— А я знаю, отчего вы зовете меня на балъ. Вы ждете много отъ этого бала, и вамъ хочется, чтобы всѣ тутъ были, всѣ принимали участіе.
— Почемъ вы знаете? Да.
— О! какъ хорошо ваше время, — продолжала Анна. — Помню и знаю этотъ голубой туманъ, въ родѣ того, что на горахъ въ Швейцаріи. Этотъ туманъ, который покрываетъ все въ блаженное то время, когда вотъ-вотъ кончится дѣтство, и изъ этого огромнаго круга, счастливаго, веселаго, дѣлается путь все уже и уже, и весело, и жутко входить въ эту анфиладу, хотя она, кажется, и свѣтлая, и прекрасная… Кто не прошелъ черезъ это?
Кити молча улыбалась. „Но какъ же она прошла черезъ это? Какъ бы я желала знать весь ея романъ“, подумала Кити, вспоминая непоэтическую наружность Алексѣя Александровича, ея мужа.
— Я знаю кое-что. Стива мнѣ говорилъ, и, поздравляю васъ, онъ мнѣ очень нравится, — продолжала Анна; — я встрѣтила Вронскаго на желѣзной дорогѣ.
— Ахъ, онъ былъ тамъ? — спросила Кити, покраснѣвъ. — Что же Стива сказалъ вамъ?
— Стива мнѣ все разболталъ. И я очень была бы рада… Я ѣхала вчера съ матерью Вронскаго, — продолжала она, — и мать не умолкая говорила мнѣ про него, — это ея любимецъ; я знаю, какъ матери пристрастны, но…
— Что же мать разсказала вамъ?
— Ахъ, много! И я знаю, что онъ ея любимецъ, но все-таки видно, что это рыцарь… Ну, напримѣръ, она разсказывала, что онъ хотѣлъ отдать все состояніе брату, что онъ въ дѣтствѣ еще что-то необыкновенное сдѣлалъ, спасъ женщину изъ воды. Словомъ, герой, — сказала Анна, улыбаясь и вспоминая про эти двѣсти рублей, которые онъ далъ на станціи.
Но она не разсказала про эти двѣсти рублей. Почему-то ей непріятно было вспоминать объ этомъ. Она чувствовала, что
