имѣетъ опредѣленное названіе, что это есть заманиванье барышень безъ намѣренія жениться и что это заманиванье есть одинъ изъ дурныхъ поступковъ, обыкновенныхъ между блестящими молодыми людьми, какъ онъ. Ему казалось, что онъ первый открылъ это удовольствіе, и онъ наслаждался своимъ открытіемъ.
Если бы онъ могъ слышать, что говорили ея родители въ этотъ вечеръ, если бы онъ могъ перенестись на точку зрѣнія семьи и узнать, что Кити будетъ несчастна, если онъ не женится на ней, онъ бы очень удивился и не повѣрилъ бы этому. Онъ не могъ повѣрить тому, чтобы то, что доставляло такое большое и хорошее удовольствіе ему, а главное ей, могло быть дурно. Еще меньше онъ могъ бы повѣрить тому, что онъ долженъ жениться.
Женитьба для него никогда не представлялась возможностью. Онъ не только не любилъ семейной жизни, но въ семьѣ, и въ особенности въ мужѣ, по общему взгляду холостого міра, въ которомъ онъ жилъ, онъ представлялъ нѣчто чуждое, враждебное, а всего болѣе — смѣшное. Но хотя Вронскій и не подозрѣвалъ того, что говорили родители, онъ, выйдя въ этотъ вечеръ отъ Щербацкихъ, почувствовалъ, что та духовная тайная связь, которая существовала между нимъ и Кити, утвердилась нынѣшній вечеръ такъ сильно, что надо предпринять что-то. Но что можно и что должно было предпринять, онъ не могъ придумать.
„То и прелестно, — думалъ онъ, возвращаясь отъ Щербацкихъ и вынося отъ нихъ, какъ и всегда, пріятное чувство чистоты и свѣжести, происходившее отчасти и отъ того, что онъ не курилъ цѣлый вечеръ, и вмѣстѣ новое чувство умиленія предъ ея къ себѣ любовью, — то и прелестно, что ничего не сказано ни мною, ни ею, но мы такъ понимали другъ друга въ этомъ невидимомъ разговорѣ взглядовъ и интонацій, что нынче яснѣе, чѣмъ когда-нибудь, она сказала мнѣ, что любитъ. И какъ мило, просто и главное довѣрчиво! Я самъ себя
