и простилъ это. — Онъ останавливался послѣ каждой фразы, ожидая ея возраженія, но она ничего не отвѣчала. — Это такъ. Теперь вопросъ въ томъ: можешь ли ты продолжать жить со своимъ мужемъ? желаешь ли ты этого? желаетъ ли онъ этого?
— Я ничего, ничего не знаю.
— Но ты сама сказала, что ты не можешь переносить его.
— Нѣтъ, я не сказала. Я отрекаюсь. Я ничего не знаю и ничего не понимаю.
— Да, но позволь…
— Ты не можешь понять. Я чувствую, что лечу головой внизъ въ какую-то пропасть, но я не должна спасаться. И не могу.
— Ничего, мы подстелемъ и подхватимъ тебя. Я понимаю тебя, понимаю, что ты не можешь взять на себя, чтобы высказать свое желаніе, свое чувство.
— Я ничего, ничего не желаю… только чтобы кончилось все.
— Но онъ видитъ это и знаетъ. И развѣ ты думаешь, что онъ не менѣе тебя тяготится этимъ? Ты мучишься, онъ мучится, и что же можетъ выйти изъ этого? Тогда какъ разводъ развязываетъ все, — не безъ усилія высказалъ Степанъ Аркадьевичъ главную мысль и значительно посмотрѣлъ на нее.
Она ничего не отвѣчала и отрицательно покачала своею остриженною головой. Но по выраженію вдругъ просіявшаго прежнею красотой лица онъ видѣлъ, что она не желала этого только потому, что это казалось ей невозможнымъ счастіемъ.
— Мнѣ васъ ужасно жалко! И какъ бы я счастливъ былъ, если бъ устроилъ это! — сказалъ Степанъ Аркадьевичъ, уже смѣлѣе улыбаясь. — Не говори, не говори ничего! Если бы Богъ далъ мнѣ только сказать такъ, какъ я чувствую. Я пойду къ нему.
Анна задумчивыми блестящими глазами посмотрѣла на него и ничего не сказала.
