модѣ, въ шляпкѣ, гдѣ-то парившей надъ ея головой, какъ колпачокъ надъ лампой, и въ сизомъ платьѣ съ косыми рѣзкими полосами на лифѣ съ одной стороны и на юбкѣ съ другой стороны, сидѣла рядомъ съ Анной, прямо держа свой плоскій высокій станъ, и, склонивъ голову, насмѣшливою улыбкой встрѣтила Алексѣя Александровича.
— А! — сказала она, какъ бы удивленная. — Я очень рада, что вы дома. Вы никуда не показываетесь, и я не видала васъ со времени болѣзни Анны. Я все слышала — ваши заботы. Да, вы удивительный мужъ! — сказала она съ значительнымъ и ласковымъ видомъ, какъ бы жалуя его орденомъ великодушія за его поступокъ съ женой.
Алексѣй Александровичъ холодно поклонился и, поцѣловавъ руку жены, спросилъ о ея здоровьѣ.
— Мнѣ, кажется, лучше, — сказала она, избѣгая его взгляда.
— Но у васъ какъ будто лихорадочный цвѣтъ лица, — сказалъ онъ, налегая на слово „лихорадочный“.
— Мы разговорились съ нею слишкомъ, — сказала Бетси, — я чувствую, что это эгоизмъ съ моей стороны, и я уѣзжаю.
Она встала, но Анна, вдругъ покраснѣвъ, быстро схватила ея руку.
— Нѣтъ, побудьте пожалуйста. Мнѣ нужно сказать вамъ… нѣтъ, вамъ, — обратилась она къ Алексѣю Александровичу, и румянецъ покрылъ ей шею и лобъ. — Я не хочу и не могу имѣть отъ васъ ничего скрытаго, — сказала она.
Алексѣй Александровичъ потрещалъ пальцами и опустилъ голову.
— Бетси говорила, что графъ Вронскій желалъ быть у насъ, чтобы проститься предъ своимъ отъѣздомъ въ Ташкентъ. — Она не смотрѣла на мужа и, очевидно, торопилась высказать все, какъ это ни трудно было ей. — Я сказала, что я не могу принять его.
— Вы сказали, мой другъ, что это будетъ зависѣть отъ Алексѣя Александровича, — поправила ее Бетси.
