была смѣть упоминать объ этомъ. Левинъ простился съ ними, но, чтобы не остаться одному, прицѣпился къ своему брату.
— Ты куда ѣдешь?
— Я въ засѣданіе.
— Ну и я съ тобой. Можно?
— Отчего же, поѣдемъ, — улыбаясь сказалъ Сергѣй Ивановичъ. — Что съ тобой нынче?
— Со мной? Со мной счастіе! — сказалъ Левинъ, опуская окно кареты, въ которой они ѣхали. — Ничего тебѣ? а то душно. Со мной счастіе! Отчего ты не женился никогда?
Сергѣй Ивановичъ улыбнулся.
— Я очень радъ, она, кажется, славная дѣв… — началъ было Сергѣй Ивановичъ.
— Не говори, не говори, не говори! — закричалъ Левинъ, схвативъ его обѣими руками за воротникъ его шубы и запахивая его. „Она славная дѣвушка“ были такія простыя, низменныя слова, столь несоотвѣтственныя его чувству.
Сергѣй Ивановичъ засмѣялся веселымъ смѣхомъ, что́ съ нимъ рѣдко бывало.
— Ну, все-таки можно сказать, что я очень радъ этому.
— Это можно завтра, завтра, и больше ничего! Ничего, ничего, молчаніе, — сказалъ Левинъ и, запахнувъ его еще разъ шубой, прибавилъ: — я тебя очень люблю! Что же, можно мнѣ быть въ засѣданіи?
— Разумѣется, можно.
— О чемъ у васъ нынче рѣчь? — спрашивалъ Левинъ, не переставая улыбаться.
Они пріѣхали въ засѣданіе. Левинъ слушалъ, какъ секретарь, запинаясь, читалъ протоколъ, котораго очевидно самъ не понималъ; но Левинъ видѣлъ по лицу этого секретаря, какой онъ былъ милый, добрый и славный человѣкъ. Это видно было по тому, какъ онъ мѣшался и конфузился, читая протоколъ. Потомъ начались рѣчи. Они спорили объ отчисленіи какихъ-то суммъ и о проведенія какихъ-то трубъ, и Сергѣй Ивановичъ
