Пріемная комната знаменитаго петербургскаго адвоката была полна, когда Алексѣй Александровичъ вошелъ въ нее. Три дамы: старушка, молодая и купчиха, три господина: одинъ — банкир-нѣмецъ съ перстнемъ на пальцѣ, другой — купецъ съ бородой и третій — сердитый чиновникъ въ вицмундирѣ съ крестомъ на шеѣ, очевидно давно уже ждали. Два помощника писали на столахъ, скрипя перьями. Письменныя принадлежности, до которыхъ Алексѣй Александровичъ былъ охотникъ, были необыкновенно хороши. Алексѣй Александровичъ не могъ не замѣтить этого. Одинъ изъ помощниковъ, не вставая, прищурившись, сердито обратился къ Алексѣю Александровичу:
— Что вамъ угодно?
— Я имѣю дѣло до адвоката.
— Адвокатъ занятъ, — строго отвѣчалъ помощникъ, указывая перомъ на дожидавшихся, и продолжалъ писать.
— Не можетъ ли онъ найти время? — сказалъ Алексѣй Александровичъ.
— У него нѣтъ свободнаго времени, онъ всегда занятъ. Извольте подождать.
— Такъ не потрудитесь ли подать мою карточку, — достойно сказалъ Алексѣй Александровичъ, видя необходимость открыть свое инкогнито.
Помощникъ взялъ карточку и, очевидно, не одобряя ея содержанія, прошелъ въ дверь.
Алексѣй Александровичъ сочувствовалъ гласному суду въ принципѣ, но нѣкоторымъ подробностямъ его примѣненія у насъ онъ не вполнѣ сочувствовалъ, по извѣстнымъ ему высшимъ служебнымъ отношеніямъ, и осуждалъ ихъ, насколько онъ могъ осуждать что-либо высочайше утвержденное. Вся жизнь его протекла въ административной дѣятельности, и потому, когда онъ не сочувствовалъ чему-либо, то несочувствіе его было смягчено признаніемъ необходимости ошибокъ и возможности исправленія
