— Какъ нѣтъ ренты? Это законъ.
— То мы внѣ закона: рента ничего для насъ не объяснитъ, а, напротивъ, запутаетъ. Нѣтъ, вы скажите, какъ ученіе о рентѣ можетъ быть…
— Хотите простокваши? Маша, пришли намъ сюда простокваши или малины, — обратился онъ къ женѣ. — Нынче замѣчательно поздно малина держится.
И въ самомъ пріятномъ расположеніи духа Свіяжскій всталъ и отошелъ, видимо предполагая, что разговоръ оконченъ на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ Левину казалось, что онъ только начинается.
Лишившись собесѣдника, Левинъ продолжалъ разговоръ съ помѣщикомъ, стараясь доказать ему, что все затрудненіе происходитъ отъ того, что мы не хотимъ знать свойствъ и привычекъ нашего рабочаго; но помѣщикъ былъ, какъ и всѣ люди, самобытно и уединенно думающіе, тугъ къ пониманію чужой мысли и особенно пристрастенъ къ своей. Онъ настаивалъ на томъ, что русскій мужикъ есть свинья и любитъ свинство и, чтобы вывести его изъ свинства, нужна власть, а ея нѣтъ, нужна палка, а мы стали такъ либеральны, что замѣнили тысячелѣтнюю палку вдругъ какими-то адвокатами и заключеніями, при которыхъ негодныхъ вонючихъ мужиковъ кормятъ хорошимъ супомъ и высчитываютъ имъ кубическіе футы воздуха.
— Отчего вы думаете, — говорилъ Левинъ, стараясь вернуться къ вопросу, — что нельзя найти такого отношенія къ рабочей силѣ, при которой работа была бы производительна?
— Никогда этого съ русскимъ народомъ не будетъ! Власти нѣтъ, — отвѣчалъ помѣщикъ.
— Какъ же новыя условія могутъ быть найдены? — сказалъ Свіяжкскій, поѣвъ простокваши, закуривъ папиросу и опять подойдя къ спорящимъ. — Всѣ возможныя отношенія къ рабочей силѣ опредѣлены и изучены, — сказалъ онъ. — Остатокъ варварства — первобытная община съ круговою порукой сама собой распадается, крѣпостное право уничтожилось, остается только
