Онъ рѣшительно не помнилъ этого, но она уже лѣтъ десять смѣялась этой шуткѣ и любила ее.
— Ну, идите, идите кататься. А хорошо стала кататься наша Кити, не правда ли?
Когда Левинъ подбѣжалъ къ Кити, лицо ея уже было не строго, глаза смотрѣли также правдиво и ласково, но Левину показалось, что въ ласковости ея былъ особенный, умышленно-спокойный тонъ. И ему стало грустно. Поговоривъ о своей старой гувернанткѣ, о ея странностяхъ, она спросила его о его жизни.
— Неужели вамъ не скучно зимою въ деревнѣ? — сказала она.
— Нѣтъ, не скучно, я очень занятъ, — сказалъ онъ, чувствуя, что она подчиняетъ его своему спокойному тону, изъ котораго онъ не въ силахъ будетъ выйти, такъ же какъ это было въ началѣ зимы.
— Вы надолго пріѣхали? — спросила его Кити.
— Я не знаю, — отвѣчалъ онъ, не думая о томъ, что говоритъ. Мысль о томъ, что если онъ поддастся этому ея тону спокойной дружбы, то онъ опять уѣдетъ, ничего не рѣшивъ, пришла ему, и онъ рѣшился возмутиться.
— Какъ не знаете?
— Не знаю. Это отъ васъ зависитъ, — сказалъ онъ и тотчасъ же ужаснулся своимъ словамъ.
Не слыхала ли она его словъ, или не хотѣла слышать, но она какъ бы споткнулась, два раза стукнувъ ножкой, и поспѣшно покатилась прочь отъ него. Она подкатилась къ m-lle Linon, что-то сказала ей и направилась къ домику, гдѣ дамы снимали коньки.
„Боже мой, что я сдѣлалъ! Господи Боже мой! помоги мнѣ, научи меня!“ говорилъ Левинъ, молясь и вмѣстѣ съ тѣмъ чувствуя потребность сильнаго движенія, разбѣгаясь и выписывая внѣшніе и внутренніе круги.
Въ это время одинъ изъ молодыхъ людей, лучшій изъ новыхъ
