сѣдою у щекъ, отворилъ ворота, прижавшись къ вереѣ, чтобы пропустить тройку. Указавъ кучеру мѣсто подъ навѣсомъ на большомъ, чистомъ и прибранномъ новомъ дворѣ съ обгорѣвшими сохами, старикъ попросилъ Левина въ горницу. Чисто одѣтая молодайка, въ калошкахъ на босу ногу, согнувшись, подтирала полъ въ новыхъ сѣняхъ. Она испугалась вбѣжавшей за Левинымъ собаки и вскрикнула, но тотчасъ же засмѣялась своему испугу, узнавъ, что собака не тронетъ. Показавъ Левину засученною рукой на дверь въ горницу, она спрятала опять, согнувшись, свое красивое лицо и продолжала мыть.
— Самоваръ, что ли? — спросила она.
— Да, пожалуйста.
Горница была большая съ голландскою печью и перегородкой. Подъ образами стоялъ раскрашенный узорами столъ, лавка и два стула. У входа былъ шкапчикъ съ посудой. Ставни были закрыты, мухъ было мало и такъ чисто, что Левинъ позаботился о томъ, чтобы Ласка, бѣжавшая дорогой и купавшаяся въ лужахъ, не натоптала полъ, и указалъ ей мѣсто въ углу, у двери. Оглядѣвъ горницу, Левинъ вышелъ на задній дворъ. Благовидная молодайка въ калошкахъ, качая пустыми ведрами на коромыслѣ, сбѣжала впереди него за водой къ колодцу.
— Живо у меня! — весело крикнулъ на нее старикъ и пошелъ къ Левину. — Что, сударь, къ Николаю Ивановичу Свіяжскому ѣдете? Тоже къ намъ заѣзжаютъ, — словоохотно началъ онъ, облокачиваясь на перила крыльца. Въ серединѣ разсказа старика о его знакомствѣ съ Свіяжскимъ ворота опять заскрипѣли, и на дворъ въѣхали работники съ поля съ сохами и боронами. Запряженныя въ сохи и бороны лошади были сытыя и крупныя. Работники очевидно были семейные: двое были молодые, въ ситцевыхъ рубахахъ и картузахъ; другіе двое были наемные, въ посконныхъ рубахахъ, одинъ старикъ, другой молодой малый.
Отойдя отъ крыльца, старикъ подошелъ къ лошадямъ и принялся распрягать.
