Ивановичъ, — но оскорбить меня онъ не можетъ, и я всей душой желалъ бы помочь ему, но знаю, что этого нельзя сдѣлать.
— Да, да, — повторилъ Левинъ. — Я понимаю и цѣню твое отношеніе къ нему; но я поѣду къ нему.
— Если тебѣ хочется, съѣзди, но я не совѣтую, — сказалъ Сергѣй Ивановичъ. — То-есть, въ отношеніи ко мнѣ, я этого не боюсь: онъ тебя не поссоритъ со мной; но для тебя, я совѣтую, тебѣ лучше не ѣздить. Помочь нельзя. Впрочемъ, дѣлай какъ хочешь.
— Можетъ быть и нельзя помочь, но я чувствую, особенно въ эту минуту — ну, да это другое — я чувствую, что я не могу быть спокоенъ.
— Ну, этого я не понимаю, — сказалъ Сергѣй Ивановичъ. — Одно я понимаю, — прибавилъ онъ, — это урокъ смиренія. Я иначе и снисходительнѣе сталъ смотрѣть на то, что называется подлостью, послѣ того какъ братъ Николай сталъ тѣмъ, что онъ есть… Ты знаешь, что онъ сдѣлалъ…
— Ахъ, это ужасно, ужасно! — повторялъ Левинъ.
Получивъ отъ лакея Сергѣя Ивановича адресъ брата, Левинъ тотчасъ же собрался ѣхать къ нему, но, обдумавъ, рѣшилъ отложить свою поѣздку до вечера. Прежде всего, для того чтобы имѣть душевное спокойствіе, надо было рѣшить то дѣло, для котораго онъ пріѣхалъ въ Москву. Отъ брата Левинъ поѣхалъ въ присутствіе Облонскаго и, узнавъ о Щербацкихъ, поѣхалъ туда, гдѣ ему сказали, что онъ можетъ застать Кити.
Въ 4 часа, чувствуя свое бьющееся сердце, Левинъ слѣзъ съ извозчика у Зоологическаго сада и пошелъ дорожкой къ горамъ и катку, навѣрное зная, что найдетъ ее тамъ, потому что видѣлъ карету Щербацкихъ у подъѣзда.
Былъ ясный, морозный день. У подъѣзда рядами стояли ка-
