постигло меня. Дѣло только въ томъ, какъ наилучшимъ образомъ перенести это положеніе“. И онъ сталъ перебирать подробности образа дѣйствій людей, находившихся въ такомъ же, какъ и онъ, положеніи.
„Дарьяловъ дрался на дуэли…“
Дуэль въ юности особенно привлекала мысли Алексѣя Александровича именно потому, что онъ былъ физически робкій человѣкъ и хорошо зналъ это. Алексѣй Александровичъ безъ ужаса не могъ подумать о пистолетѣ, на него направленномъ, и никогда въ жизни не употреблялъ никакого оружія. Этотъ ужасъ смолоду часто заставлялъ его думать о дуэли и примѣривать себя къ положенію, въ которомъ нужно подвергать жизнь свою опасности. Достигнувъ успѣха и твердаго положенія въ жизни, онъ давно забылъ объ этомъ чувствѣ; но привычка чувства взяла свое, и страхъ за свою трусость и теперь оказался такъ силенъ, что Алексѣй Александровичъ долго и со всѣхъ сторонъ обдумывалъ и ласкалъ мыслью вопросъ о дуэли, хотя и впередъ зналъ, что онъ ни въ какомъ случаѣ не будетъ драться.
„Безъ сомнѣнія, наше общество еще такъ дико (не то что въ Англіи), что очень многіе“, — и въ числѣ этихъ многихъ были тѣ, мнѣніемъ которыхъ Алексѣй Александровичъ особенно дорожилъ, — „посмотрятъ на дуэль съ хорошей стороны; но какой результатъ будетъ достигнутъ? Положимъ, я вызову на дуэль, — продолжалъ про себя Алексѣй Александровичъ и, живо представивъ себѣ ночь, которую онъ проведетъ послѣ вызова, и пистолетъ, на него направленный, онъ содрогнулся и понялъ, что никогда онъ этого не сдѣлаетъ, — положимъ, я вызову его на дуэль. Положимъ, меня научатъ, — продолжалъ онъ думать, — поставятъ, я нажму гашетку, — говорилъ онъ себѣ, закрывая глаза, — и окажется, что я убилъ его, — сказалъ себѣ Алексѣй Александровичъ и потрясъ головой, чтобъ отогнать эти глупыя мысли. — Какой смыслъ имѣетъ убійство человѣка для того, чтобъ опредѣлить свое отношеніе къ преступной женѣ и сыну?
