Князь передалъ свое веселое расположеніе духа и домашнимъ своимъ, и знакомымъ, и даже нѣмцу-хозяину, у котораго стояли Щербацкіе.
Вернувшись съ Кити съ водъ и пригласивъ къ себѣ къ кофе и полковника, и Марью Евгеньевну, и Вареньку, князь велѣлъ вынести столъ и кресло въ садикъ, подъ каштанъ, и тамъ накрыть завтракъ. И хозяинъ, и прислуга оживились подъ вліяніемъ его веселости. Они знали его щедрость, и черезъ полчаса больной гамбургскій докторъ, жившій наверху, съ завистью смотрѣлъ въ окно на эту веселую русскую компанію здоровыхъ людей, собравшуюся подъ каштаномъ. Подъ дрожащею кругами тѣнью листьевъ, у покрытого бѣлою скатертью и уставленнаго кофейниками, хлѣбомъ, масломъ, сыромъ, холодною дичью стола сидѣла княгиня въ наколкѣ съ лиловыми лентами, раздавая чашки и тартинки. Но другомъ концѣ сидѣлъ князь, плотно кушая и громко и весело разговаривая. Князь разложилъ подлѣ себя свои покупки: рѣзные сундучки, бирюльки, разрѣзные ножики всѣхъ сортовъ, которыхъ онъ накупилъ кучу на всѣхъ водахъ, и раздаривалъ ихъ всѣмъ, въ томъ числѣ Лисхенъ, служанкѣ и хозяину, съ которымъ онъ шутилъ на своемъ комическомъ дурномъ нѣмецкомъ языкѣ, увѣряя его, что не воды вылѣчили Кити, но его отличныя кушанья, въ особенности супъ съ черносливомъ. Княгиня подсмѣивалась надъ мужемъ за его русскія привычки, но была такъ оживлена и весела, какъ не была во все время на водахъ. Полковникъ, какъ всегда, улыбался шуткамъ князя; но насчетъ Европы, которую онъ внимательно изучалъ, какъ онъ думалъ, онъ держалъ сторону княгини. Добродушная Марья Евгеньевна покатывалась со смѣху отъ всего, что́ говорилъ смѣшного князь, и Варенька, чего еще Кити никогда не видала, раскисала отъ слабаго, но сообщающагося смѣха, который возбуждали въ ней шутки князя.
