Она спрашивала его о здоровьи и занятіяхъ, уговаривала отдохнутъ и переѣхать къ ней.
Все это она говорила весело, быстро и съ особеннымъ блескомъ въ глазахъ; но Алексѣй Александровичъ теперь не приписывалъ этому тону ея никакого значенія. Онъ слышалъ только ея слова и придавалъ имъ только тотъ прямой смыслъ, который они имѣли. И онъ отвѣчалъ ей просто, хотя и шутліво. Во всемъ разговорѣ этомъ не было ничего особеннаго, но никогда послѣ безъ мучительной боли стыда Анна не могла вспомнить всей этой короткой сцены.
Вошелъ Сережа, предшествуемый гувернанткой. Если бы Алексѣй Александровичъ позволилъ себѣ наблюдать, онъ замѣтилъ бы робкій, растерянный взглядъ, съ какимъ Сережа взглянулъ на отца, а потомъ на мать. Но онъ ничего не хотѣлъ видѣть и не видѣлъ.
— А, молодой человѣкъ! Онъ выросъ. Право, совсѣмъ мужчина дѣлается. Здравствуй, молодой человѣкъ.
И онъ подалъ руку испуганному Сережѣ.
Сережа, и прежде робкій въ отношеніи къ отцу, теперь, послѣ того какъ Алексѣй Александровичъ сталъ его звать молодымъ человѣкомъ и какъ ему зашла въ голову загадка о томъ, другъ или врагъ Вронскій, чуждался отца. Онъ, какъ бы прося защиты, оглянулся на мать. Съ одною матерью ему было хорошо. Алексѣй Александровичъ между тѣмъ, заговоривъ съ гувернанткой, держалъ сына за плечо, и Сережѣ было такъ мучительно неловко, что Анна видѣла, что онъ собирается плакать.
Анна, покраснѣвшая въ ту минуту, какъ вошелъ сынъ, замѣтивъ, что Сережѣ неловко, быстро вскочила, подняла съ плеча сына руку Алексѣя Александровича и, поцѣловавъ сына, повела его на террасу и тотчасъ же вернулась.
— Однако пора уже́, — сказала она, взглянувъ на свои часы, — что это Бетси не ѣдетъ!..
— Да, — сказалъ Алексѣй Александровичъ и, вставъ, заложилъ руки и потрещалъ ими. — Я заѣхалъ еще привезть тебѣ де-
