жать англичанамъ. Князь Кузовлевъ сидѣлъ блѣдный на своей кровной, Грабовскаго завода, кобылѣ, и англичанинъ велъ ее подъ уздцы. Вронскій и всѣ его товарищи знали Кузовлева и его особенность „слабыхъ“ нервовъ и страшнаго самолюбія. Они знали, что онъ боялся всего, боялся ѣздить на фронтовой лошади; но теперь, именно потому что это было страшно, потому что люди ломали себѣ шеи и что у каждаго препятствія стояли докторъ, лазаретная фура съ нашитымъ крестомъ и сестрою милосердія, онъ рѣшился скакать. Они встрѣтились глазами, и Вронскій ласково и одобрительно подмигнулъ ему. Одного только онъ не видалъ — главнаго соперника, Махотина на Гладіаторѣ.
— Не торопитесь, — сказалъ Кордъ Вронскому, — и помните одно: не задерживайте у препятствій и не посылайте, давайте ей выбирать, какъ она хочетъ.
— Хорошо, хорошо, — сказалъ Вронскій, взявшись за поводья.
— Если можно, ведите скачку; но не отчаивайтесь до послѣдней минуты, если бы вы были и сзади.
Лошадь не успѣла двинуться, какъ Вронскій гибкимъ и сильнымъ движеніемъ сталъ въ стальное зазубренное стремя и легко, твердо положилъ свое сбитое тѣло на скрипящее кожей сѣдло. Взявъ правою ногой стремя, онъ привычнымъ жестомъ уравнялъ между пальцами двойные поводья, и Кордъ пустилъ руки. Какъ будто не зная, какою прежде ступить ногой, Фру-Фру, вытягивая длинною шеей поводья, тронулась, какъ на пружинахъ, покачивая сѣдока на своей гибкой спинѣ. Кордъ, прибавляя шага, шелъ за нимъ. Взволнованная лошадь то съ той, то съ другой стороны, стараясь обмануть сѣдока, вытягивала поводья, и Вронскій тщетно голосомъ и рукой старался успокоить ее.
Они уже подходили къ запруженной рѣкѣ, направляясь къ тому мѣсту, откуда должны были пускать ихъ. Многіе изъ скачущихъ были впереди, многіе сзади, какъ вдругъ Вронскій услыхалъ сзади себя по грязи дороги звуки галопа лошади, и его
