— Говорятъ, что это очень трудно, что только злое смѣшно, — началъ онъ съ улыбкою. — Но я попробую. Дайте тему. Все дѣло въ темѣ. Если тема дана, то вышивать по ней уже легко. Я часто думаю, что знаменитые говоруны прошлаго вѣка были бы теперь въ затрудненіи говорить умно. Все умное такъ надоѣло…
— Давно ужъ сказано, — смѣясь перебила его жена посланника.
Разговоръ начался мило; но именно потому, что онъ былъ слишкомъ ужъ милъ, онъ опять остановился. Надо было прибѣгнуть къ вѣрному, никогда неизмѣняющему средству — злословію.
— Вы не находите, что въ Тушкевичѣ есть что-то Lois XV? — сказалъ онъ, указывая глазами на красиваго бѣлокураго молодого человѣка, стоявшаго у стола.
— О, да! Онъ въ одномъ вкусѣ съ гостиной, отъ этого онъ такъ часто и бываетъ здѣсь.
Этотъ разговоръ поддержался, такъ какъ говорилось намеками именно о томъ, чего нельзя было говорить въ этой гостиной, то-есть объ отношеніяхъ Тушкевича къ хозяйкѣ.
Около самовара и хозяйки разговоръ между тѣмъ, точно такъ же поколебавшись нѣсколько времени между тремя неизбѣжными темами: послѣднею общественною новостью, театромъ и осужденіемъ ближняго, тоже установился, попавъ на послѣднюю тему, то-есть на злословіе.
— Вы слышали, и Мальтищева — не дочь, а мать — шьетъ себѣ костюмъ diable rose!
— Не можетъ быть? Нѣтъ, это прелестно!
— Я удивляюсь, какъ съ ея умомъ — она вѣдь не глупа — не видѣть, какъ она смѣшна.
Каждый имѣлъ что сказать въ осужденіе и осмѣяніе несчастной Мальтищевой, и разговоръ весело затрещалъ, какъ разгорѣвшійся костеръ.
Мужъ княгини Бетси, добродушный толстякъ, страстный со-
