Кити молчала, и лицо ея имѣло строгое выраженіе.
— Онъ не стоитъ того, чтобы ты страдала изъ-за него, — продолжала Дарья Александровна, прямо приступая въ дѣлу.
— Да, потому что онъ мною пренебрегъ, — дребезжащимъ голосомъ проговорила Кити. — Не говори! Пожалуйста не говори!
— Да кто же тебѣ это сказалъ? Никто этого не говорилъ. Я увѣрена, что онъ былъ влюбленъ въ тебя и остался влюбленъ, но…
— Ахъ, ужаснѣе всего мнѣ эти соболѣзнованія! — вскрикнула Кити, вдругъ разсердившись. Она повернулась на стулѣ, покраснѣла и быстро зашевелила пальцами, сжимая то тою, то другою рукой пряжку пояса, которую она держала. Долли знала эту манеру сестры перехватывать руками, когда она приходила въ горячность; она знала, какъ Кити способна была въ минуту горячности забыться и наговорить много лишняго и непріятнаго, и Долли хотѣла успокоить ее; но было уже поздно.
— Что, что ты хочешь мнѣ дать почувствовать, что? — говорила Кити быстро. — То, что я была влюблена въ человѣка, который меня знать не хотѣлъ, и что я умираю отъ любви къ нему? И это мнѣ говоритъ сестра, которая думаетъ, что… что… что она соболѣзнуетъ!.. Не хочу я этихъ сожалѣній и притворствъ!
— Кити, ты несправедлива.
— Зачѣмъ ты мучаешь меня?
— Да я, напротивъ… Я вижу, что огорчена…
Но Кити въ своей горячкѣ не слышала ея.
— Мнѣ не о чемъ сокрушаться и утѣшаться. Я настолько горда, что никогда не позволю себѣ любить человѣка, который меня не любитъ.
— Да я и не говорю… Одно — скажи мнѣ правду, — проговорила, взявъ ее за руку, Дарья Александровна: — скажи мнѣ, Левинъ говорилъ тебѣ?..
Упоминаніе о Левинѣ, казалось, лишило Кити послѣдняго самообладанія: она вскочила со стула и, бросивъ пряжку о землю и дѣлая быстрые жесты руками, заговорила:
