Она видѣла, что Алексѣй Александровичъ хотѣлъ что-то сообщить ей пріятное для себя объ этомъ дѣлѣ, и она вопросами навела его на разсказъ. Онъ съ такою же самодовольною улыбкой разсказалъ объ оваціяхъ, которыя были сдѣланы ему вслѣдствіе этого проведеннаго положенія.
— Я очень, очень былъ радъ. Это доказываетъ, что наконецъ у насъ начинаетъ устанавливаться разумный и твердый взглядъ на это дѣло.
Допивъ со сливками и хлѣбомъ свой второй стаканъ чая, Алексѣй Александровичъ всталъ и пошелъ въ свой кабинетъ.
— А ты никуда не поѣхала? тебѣ вѣрно скучно было? — сказалъ онъ.
— О, нѣтъ! — отвѣчала она, вставъ за нимъ и провожая его черезъ залу въ кабинетъ. — Что же ты читаешь теперь? — спросила она.
— Теперь я читаю Duc de Lille, Poèsie des enfers — отвѣчалъ онъ. — Очень замѣчательная книга.
Анна улыбнулась, какъ улыбаются слабостямъ любимыхъ людей, и, положивъ свою руку подъ его, проводила его до дверей кабинета. Она знала его привычку, сдѣлавшуюся необходимостью, вечеромъ читать. Она знала, что, несмотря на поглощавшія почти все его время служебныя обязанности, онъ считалъ своимъ долгомъ слѣдить за всѣмъ замѣчательнымъ, появлявшимся въ умственной сферѣ. Она знала тоже, что дѣйствительно его интересовали книги политическія, философскія, богословскія, что искусство было по его натурѣ совершенно чуждо ему, но, несмотря на это или лучше вслѣдствіе этого, Алексѣй Александровичъ не пропускалъ ничего изъ того, что дѣлало шумъ въ этой области, и считалъ своимъ долгомъ все читать. Она знала, что въ области политики, философіи, богословія Алексѣй Александровичъ сомнѣвался или отыскивалъ; но въ вопросахъ искусства и поэзіи, въ особенности музыки, пониманія которой онъ былъ совершенно лишенъ, у него были самыя опредѣленныя, твердыя мнѣнія. Онъ любилъ говорить о
