Я смутился и спрыгнулъ внизъ; коляска помчалась дальше, но мнѣ, въ знакъ примиренія, былъ брошенъ изъ нея букетъ цвѣтовъ. Я поймалъ его на лету, хотѣлъ было броситься за коляской въ догонку, но гдѣ! Не было никакой возможности пробраться между экипажами, разъѣзжавшими взадъ и впередъ въ величайшемъ безпорядкѣ. Я свернулъ въ одну изъ боковыхъ улицъ и тамъ только перевелъ духъ свободнѣе, но зато на сердцѣ у меня стало еще тяжелѣе. «Кто же это былъ съ Аннунціатою?» Конечно, вполнѣ естественно, что и она захотѣла повеселиться въ послѣдній день карнавала; меня безпокоилъ только господинъ въ халатѣ. Ахъ! мое первое предположеніе, вѣрно, было справедливо! Это Бернардо! Но мнѣ всетаки хотѣлось убѣдиться въ этомъ. Поспѣшно бросился я боковыми улицами на площадь Колонна и притаился у воротъ дома Аннунціаты, ожидая ея возвращенія. Коляска скоро подъѣхала; я, будто привратникъ, подскочилъ открыть дверцу; Аннунціата выпрыгнула, даже не взглянувъ на меня; за нею медленно вылѣзъ и ея грузный спутникъ… Нѣтъ, это не Бернардо! «Спасибо, любезный!» услышалъ я и узналъ по голосу старую воспитательницу Аннунціаты; увидавъ къ тому же изъ-подъ халата коричневое платье, я окончательно убѣдился въ ошибочности моего перваго предположенія.
— Fellissima notte, signora!—радостно воскликнулъ я. Аннунціата засмѣялась и сказала, что я злой человѣкъ и что она желаетъ поскорѣе уѣхать отъ меня во Флоренцію, но въ то же время крѣпко пожала мнѣ руку. На сердцѣ у меня опять стало легко, и я, возвращаясь домой, въ порывѣ восторга принялся громко выкрикивать: «Смерть тому, у кого нѣтъ свѣчки!»—а у меня и у самого-то ея не было. Мысли мои продолжали заниматься Аннунціатою и доброю старушкой, которая, разумѣется, только изъ желанія порадовать свою питомицу, облеклась въ халатъ и ночной колпакъ и приняла участіе въ такомъ неподходящемъ ей по возрасту увеселеніи. Но какъ это было мило со стороны Аннунціаты, что она не поѣхала съ кѣмъ-нибудь постороннимъ, не позволила сопровождать себя ни Бернардо, ни даже своему капельмейстеру! Теперь мнѣ самому себѣ не хотѣлось признаться, что я могъ ревновать ее къ ночному колпаку! Веселый и счастливый, я не хотѣлъ упустить и тѣхъ нѣсколькихъ часовъ, которые еще оставались до конца готоваго промелькнуть, какъ сонъ, карнавала и отправился въ театръ Фестино. Все зданіе и снаружи, и внутри было убрано гирляндами изъ лампочекъ и фонариковъ; всѣ ложи были переполнены масками и иностранцами безъ масокъ. Высокая и широкая лѣстница вела изъ партера на сцену, превращенную въ эстраду для танцевъ. Два оркестра играли по очереди, цѣлая толпа квакеровъ и веттурино водили веселый хороводъ вокругъ Вакха и Аріадны; они прихватили въ свой кругъ и меня, и я, попробовавъ только
Я смутился и спрыгнул вниз; коляска помчалась дальше, но мне, в знак примирения, был брошен из неё букет цветов. Я поймал его на лету, хотел было броситься за коляской вдогонку, но где! Не было никакой возможности пробраться между экипажами, разъезжавшими взад и вперёд в величайшем беспорядке. Я свернул в одну из боковых улиц и там только перевёл дух свободнее, но зато на сердце у меня стало ещё тяжелее. «Кто же это был с Аннунциатою?» Конечно, вполне естественно, что и она захотела повеселиться в последний день карнавала; меня беспокоил только господин в халате. Ах! моё первое предположение, верно, было справедливо! Это Бернардо! Но мне всё-таки хотелось убедиться в этом. Поспешно бросился я боковыми улицами на площадь Колонна и притаился у ворот дома Аннунциаты, ожидая её возвращения. Коляска скоро подъехала; я, будто привратник, подскочил открыть дверцу; Аннунциата выпрыгнула, даже не взглянув на меня; за нею медленно вылез и её грузный спутник… Нет, это не Бернардо! «Спасибо, любезный!» услышал я и узнал по голосу старую воспитательницу Аннунциаты; увидав к тому же из-под халата коричневое платье, я окончательно убедился в ошибочности моего первого предположения.
— Fellissima notte, signora! — радостно воскликнул я. Аннунциата засмеялась и сказала, что я злой человек и что она желает поскорее уехать от меня во Флоренцию, но в то же время крепко пожала мне руку. На сердце у меня опять стало легко, и я, возвращаясь домой, в порыве восторга принялся громко выкрикивать: «Смерть тому, у кого нет свечки!» — а у меня и у самого-то её не было. Мысли мои продолжали заниматься Аннунциатою и доброю старушкой, которая, разумеется, только из желания порадовать свою питомицу, облеклась в халат и ночной колпак и приняла участие в таком неподходящем ей по возрасту увеселении. Но как это было мило со стороны Аннунциаты, что она не поехала с кем-нибудь посторонним, не позволила сопровождать себя ни Бернардо, ни даже своему капельмейстеру! Теперь мне самому себе не хотелось признаться, что я мог ревновать её к ночному колпаку! Весёлый и счастливый, я не хотел упустить и тех нескольких часов, которые ещё оставались до конца готового промелькнуть, как сон, карнавала и отправился в театр Фестино. Всё здание и снаружи, и внутри было убрано гирляндами из лампочек и фонариков; все ложи были переполнены масками и иностранцами без масок. Высокая и широкая лестница вела из партера на сцену, превращённую в эстраду для танцев. Два оркестра играли по очереди, целая толпа квакеров и веттурино водили весёлый хоровод вокруг Вакха и Ариадны; они прихватили в свой круг и меня, и я, попробовав только
