— О, ты безподобенъ, другъ мой! Лучше и быть нельзя! Ну, вотъ мы и у дверей!
Двери отворились, и я очутился передъ Аннунціатою. Она была въ черномъ шелковомъ платьѣ; на плечи былъ накинутъ газовый, голубой съ краснымъ, шарфъ, черные волосы зачесаны назадъ и оставляли открытымъ высокій благородный лобъ, на который спускалось какое-то черное украшеніе, кажется камея. Поодаль отъ нея, возлѣ окна, сидѣла старушка въ темномъ простенькомъ платьѣ; глаза и весь обликъ ея обнаруживали еврейку. Я вспомнилъ утвержденіе Бернардо, будто Аннунціата и красавица-еврейка изъ Гэто одно и то же лицо; но нѣтъ, сердце мое протестовало противъ этого! Въ комнатѣ находился еще одинъ, незнакомый мнѣ господинъ. При нашемъ входѣ онъ всталъ; сама Аннунціата съ улыбкой направилась намъ на встрѣчу, и Бернардо шутливо представилъ меня ей:
— Милостивая синьора, имѣю честь представить вамъ поэта, моего друга, аббата Антоніо, любимца семейства Боргезе!
— Синьоръ извинитъ,—начала она:—но, право, это не моя вина! Я не желала напрашиваться на ваше знакомство, какъ оно ни лестно для меня!.. Вы почтили меня стихотвореніемъ,—тутъ она покраснѣла:—вашъ другъ назвалъ мнѣ автора и обѣщалъ представить его мнѣ… Но вдругъ увидалъ васъ въ окно, крикнулъ: «сейчасъ вы увидите его!» и устремился за вами, прежде чѣмъ я успѣла остановить его, предупредить… Вѣдь, такимъ образомъ… Но вы лучше меня знаете своего друга!
Бернардо принялся смѣяться, а я пробормоталъ что-то похожее на извиненіе и выразилъ, какъ умѣлъ, свое счастье и радость.
Щеки мои горѣли; она протянула мнѣ руку, и я, въ порывѣ восторга, прижалъ ее къ губамъ. Она познакомила меня съ упомянутымъ выше господиномъ, капельмейстеромъ ихъ труппы, старушку же назвала своею воспитательницей. Послѣдняя окинула насъ съ Бернардо серьезнымъ, почти строгимъ взглядомъ, но я скоро забылъ объ этомъ подъ впечатлѣніемъ остроумія и дружески-ласковаго обращенія Аннунціаты.
Капельмейстеръ сказалъ мнѣ нѣсколько обязательныхъ комплиментовъ насчетъ моего стихотворенія, протянулъ мнѣ руку и посовѣтовалъ мнѣ взяться за составленіе оперныхъ либретто. Для начала я могъ бы написать одно для него.
— Не слушайте его!—прервала Аннунціата.—Вы не знаете, въ какія бѣдствія онъ хочетъ ввергнуть васъ! Композиторы и не думаютъ о жертвахъ, какія приходится приносить автору либретто, а публика и того меньше. Сегодня вечеромъ вы увидите въ театрѣ «La pruova d'un opera seria»—правдивую картину мученій бѣднаго автора, и все же они обрисованы тамъ еще недостаточно ярко.
— О, ты бесподобен, друг мой! Лучше и быть нельзя! Ну, вот мы и у дверей!
Двери отворились, и я очутился перед Аннунциатою. Она была в чёрном шёлковом платье; на плечи был накинут газовый, голубой с красным, шарф, чёрные волосы зачёсаны назад и оставляли открытым высокий благородный лоб, на который спускалось какое-то чёрное украшение, кажется камея. Поодаль от неё, возле окна, сидела старушка в тёмном простеньком платье; глаза и весь облик её обнаруживали еврейку. Я вспомнил утверждение Бернардо, будто Аннунциата и красавица-еврейка из Гэто одно и то же лицо; но нет, сердце моё протестовало против этого! В комнате находился ещё один, незнакомый мне господин. При нашем входе он встал; сама Аннунциата с улыбкой направилась нам навстречу, и Бернардо шутливо представил меня ей:
— Милостивая синьора, имею честь представить вам поэта, моего друга, аббата Антонио, любимца семейства Боргезе!
— Синьор извинит, — начала она: — но, право, это не моя вина! Я не желала напрашиваться на ваше знакомство, как оно ни лестно для меня!.. Вы почтили меня стихотворением, — тут она покраснела: — ваш друг назвал мне автора и обещал представить его мне… Но вдруг увидал вас в окно, крикнул: «сейчас вы увидите его!» и устремился за вами, прежде чем я успела остановить его, предупредить… Ведь, таким образом… Но вы лучше меня знаете своего друга!
Бернардо принялся смеяться, а я пробормотал что-то похожее на извинение и выразил, как умел, своё счастье и радость.
Щёки мои горели; она протянула мне руку, и я, в порыве восторга, прижал её к губам. Она познакомила меня с упомянутым выше господином, капельмейстером их труппы, старушку же назвала своею воспитательницей. Последняя окинула нас с Бернардо серьёзным, почти строгим взглядом, но я скоро забыл об этом под впечатлением остроумия и дружески-ласкового обращения Аннунциаты.
Капельмейстер сказал мне несколько обязательных комплиментов насчёт моего стихотворения, протянул мне руку и посоветовал мне взяться за составление оперных либретто. Для начала я мог бы написать одно для него.
— Не слушайте его! — прервала Аннунциата. — Вы не знаете, в какие бедствия он хочет ввергнуть вас! Композиторы и не думают о жертвах, какие приходится приносить автору либретто, а публика и того меньше. Сегодня вечером вы увидите в театре «La pruova d'un opera seria» — правдивую картину мучений бедного автора, и всё же они обрисованы там ещё недостаточно ярко.
