лать важный шагъ—сдать экзаменъ на аббата и такимъ образомъ занять болѣе высокую ступень общественнаго положенія.
Передъ отъѣздомъ моихъ покровителей, въ палаццо Боргезе данъ былъ большой балъ, на который пригласили и меня. Палаццо было окружено какъ бы огненнымъ смолянымъ вѣнкомъ: всѣ факелы, которые несли передъ экипажами гостей, были воткнуты въ желѣзные канделябры, прикрѣпленные къ наружной стѣнѣ дома, и образовывали каскады огня. Предъ воротами разъѣзжали конные папскіе гвардейцы. Садикъ весь былъ убранъ разноцвѣтными бумажными фонариками, мраморная лѣстница залита огнями; ароматъ цвѣтовъ разливался повсюду: на каждой ступени лѣстницы стояли вазы съ цвѣтами и небольшія апельсинныя деревца. Къ дверямъ былъ приставленъ почетный караулъ; толпы разодѣтыхъ слугъ сновали взадъ и впередъ. Франческа была ослѣпительно хороша въ бѣломъ атласномъ платьѣ, отдѣланномъ дорогими кружевами; на головѣ же у нея красовалось роскошное перо райской птицы; блестящій нарядъ удивительно шелъ къ ней, но особенно плѣнила она меня тѣмъ, что такъ ласково протянула мнѣ руку. Въ двухъ залахъ шли подъ звуки оркестровъ танцы. Въ числѣ танцующихъ былъ и Бернардо. Какъ онъ былъ хорошъ! Красный, вышитый золотомъ мундиръ, узкія бѣлыя брюки—все сидѣло на немъ восхитительно и обрисовывало его стройныя формы. Онъ танцовалъ съ царицей бала, и она любовно и довѣрчиво улыбалась ему. Какъ мнѣ было досадно, что я не могъ танцовать! Никто не обращалъ на меня вниманія. Въ самомъ близкомъ, почти родномъ мнѣ домѣ, я чувствовалъ себя чужимъ, но Бернардо дружески протянулъ мнѣ руку, и уныніе мое какъ рукой сняло. Мы скрылись съ нимъ въ оконную нишу, за длинныя красныя занавѣси, и стали пить пѣнящееся шампанское. Онъ дружески чокнулся со мною; чудныя мелодіи лились намъ прямо въ душу, и дружба наша воскресла съ прежнею силой! Я даже не побоялся упомянуть о прекрасной еврейкѣ; Бернардо громко расхохотался; казалось, онъ совершенно излѣчился отъ своей глубокой раны.
— Я поймалъ себѣ новую райскую птичку!—сказалъ онъ.—Она оказалась болѣе ручною и прогнала своимъ пѣніемъ мою хандру. Такъ пусть себѣ другая летитъ, куда хочетъ! Она и въ самомъ дѣлѣ улетѣла, исчезла изъ еврейскаго квартала и даже изъ Рима, если вѣрить моимъ людямъ.
Мы чокнулись еще разъ; шампанское и веселая музыка вдвойнѣ разгорячили нашу кровь. Бернардо опять унесся въ вихрь танцевъ, а я остался одинъ, но на душѣ у меня воцарилось блаженное спокойствіе; мнѣ хотѣлось прижать къ своему сердцу весь міръ! На улицѣ передъ окнами палаццо слышались радостныя восклицанія бѣдныхъ мальчишекъ, которые любовались сыпавшимися отъ смоляныхъ факеловъ искрами. Мнѣ вспомнилось мое бѣдное дѣтство: и я тогда игралъ такъ же, как они, а те-
лать важный шаг — сдать экзамен на аббата и таким образом занять более высокую ступень общественного положения.
Перед отъездом моих покровителей, в палаццо Боргезе дан был большой бал, на который пригласили и меня. Палаццо было окружено как бы огненным смоляным венком: все факелы, которые несли перед экипажами гостей, были воткнуты в железные канделябры, прикреплённые к наружной стене дома, и образовывали каскады огня. Пред воротами разъезжали конные папские гвардейцы. Садик весь был убран разноцветными бумажными фонариками, мраморная лестница залита огнями; аромат цветов разливался повсюду: на каждой ступени лестницы стояли вазы с цветами и небольшие апельсинные деревца. К дверям был приставлен почётный караул; толпы разодетых слуг сновали взад и вперёд. Франческа была ослепительно хороша в белом атласном платье, отделанном дорогими кружевами; на голове же у неё красовалось роскошное перо райской птицы; блестящий наряд удивительно шёл к ней, но особенно пленила она меня тем, что так ласково протянула мне руку. В двух залах шли под звуки оркестров танцы. В числе танцующих был и Бернардо. Как он был хорош! Красный, вышитый золотом мундир, узкие белые брюки — всё сидело на нём восхитительно и обрисовывало его стройные формы. Он танцевал с царицей бала, и она любовно и доверчиво улыбалась ему. Как мне было досадно, что я не мог танцевать! Никто не обращал на меня внимания. В самом близком, почти родном мне доме, я чувствовал себя чужим, но Бернардо дружески протянул мне руку, и уныние моё как рукой сняло. Мы скрылись с ним в оконную нишу, за длинные красные занавеси, и стали пить пенящееся шампанское. Он дружески чокнулся со мною; чудные мелодии лились нам прямо в душу, и дружба наша воскресла с прежнею силой! Я даже не побоялся упомянуть о прекрасной еврейке; Бернардо громко расхохотался; казалось, он совершенно излечился от своей глубокой раны.
— Я поймал себе новую райскую птичку! — сказал он. — Она оказалась более ручною и прогнала своим пением мою хандру. Так пусть себе другая летит, куда хочет! Она и в самом деле улетела, исчезла из еврейского квартала и даже из Рима, если верить моим людям.
Мы чокнулись ещё раз; шампанское и весёлая музыка вдвойне разгорячили нашу кровь. Бернардо опять унёсся в вихрь танцев, а я остался один, но на душе у меня воцарилось блаженное спокойствие; мне хотелось прижать к своему сердцу весь мир! На улице перед окнами палаццо слышались радостные восклицания бедных мальчишек, которые любовались сыпавшимися от смоляных факелов искрами. Мне вспомнилось моё бедное детство: и я тогда играл так же, как они, а те-
