моихъ товарищей спросилъ: почему Младенецъ Іисусъ никогда не придетъ поиграть съ нами? Я, какъ самый старшій и умный, объяснилъ это тѣмъ, что Онъ виситъ на крестѣ, и затѣмъ мы всѣ направились къ церковнымъ дверямъ, посмотрѣть на Него. Младенца Іисуса мы на упомянутомъ крестѣ не нашли, но всетаки захотѣли поцѣловать крестъ, какъ учили насъ наши матери. Но гдѣ же намъ было достать до него! И вотъ мы принялись подымать другъ друга кверху, но силы оставляли подымающаго какъ разъ въ ту минуту, когда вытянутые губки поднятаго готовы были расцѣловать невидимаго Младенца, и ребенокъ шлепался. Въ это самое время матери моей случилось проходить мимо. Увидавъ нашу игру, она остановилась, сложила руки и промолвила: «Ангельчики вы Божьи! А ты—мой херувимчикъ!» И она крѣпко расцѣловала меня.
Я слышалъ потомъ, какъ она разсказывала объ этомъ нашей сосѣдкѣ, и опять называла меня невиннымъ ангелочкомъ; мнѣ это очень понравилось, зато невинность моя поубавилась: сѣмя тщеславія было пригрѣто первыми лучами солнышка! Душа у меня отъ природы была мягкая, благочестивая, но къ сожалѣнію добрая матушка, совсѣмъ не думая о томъ, что это отзовется на моей дѣтской невинности, дала мнѣ замѣтить, изучить всѣ мои дѣйствительныя и воображаемыя достоинства. Невинность, вѣдь, что василискъ: едва увидитъ себя—умираетъ.
Монахъ капуцинъ, фра Мартино, былъ духовникомъ моей матери, и она и ему разсказала, какой я благочестивый мальчикъ. Я, правда, отлично зналъ наизусть много молитвъ—хоть и не понималъ въ нихъ ни полслова—и монахъ очень любилъ меня за это. Онъ даже подарилъ мнѣ картинку съ изображеніемъ Мадонны, плакавшей горькими, крупными слезами, которыя дождемъ падали въ пекло, гдѣ ихъ съ жадностью ловили грѣшники. А одинъ разъ такъ онъ взялъ меня съ собою въ монастырь; особенное впечатлѣніе произвела на меня тамъ открытая галлерея со столбами, шедшая вокругъ небольшого четырехугольнаго картофельнаго огорода, на которомъ красовались также два кипариса и одно апельсинное дерево. По стѣнамъ галлереи висѣли рядами старые портреты умершихъ монаховъ, а на дверяхъ каждой кельи были наклеены лубочныя картинки, изображавшія страданія св. мучениковъ; я смотрѣлъ на нихъ тогда съ тѣмъ же благоговѣйнымъ чувствомъ, съ какимъ впослѣдствіи взиралъ на шедевры Рафаэля и Андреа дель-Сарто.
— Ты храбрый мальчикъ!—сказалъ мнѣ фра Мартино.—Сейчасъ я покажу тебѣ мертвыхъ!
Съ этими словами онъ отворилъ маленькую дверцу, и мы спустились внизъ на нѣсколько ступенекъ. Тамъ я увидѣлъ передъ собою черепа, черепа!.. Они были сложены въ правильные ряды и образовывали цѣлыя стѣны и даже отдѣльныя часовни и ниши, въ которыхъ стояли скелеты наи-
моих товарищей спросил: почему Младенец Иисус никогда не придёт поиграть с нами? Я, как самый старший и умный, объяснил это тем, что Он висит на кресте, и затем мы все направились к церковным дверям, посмотреть на Него. Младенца Иисуса мы на упомянутом кресте не нашли, но всё-таки захотели поцеловать крест, как учили нас наши матери. Но где же нам было достать до него! И вот мы принялись подымать друг друга кверху, но силы оставляли подымающего как раз в ту минуту, когда вытянутые губки поднятого готовы были расцеловать невидимого Младенца, и ребёнок шлепался. В это самое время матери моей случилось проходить мимо. Увидав нашу игру, она остановилась, сложила руки и промолвила: «Ангельчики вы Божьи! А ты — мой херувимчик!» И она крепко расцеловала меня.
Я слышал потом, как она рассказывала об этом нашей соседке, и опять называла меня невинным ангелочком; мне это очень понравилось, зато невинность моя поубавилась: семя тщеславия было пригрето первыми лучами солнышка! Душа у меня от природы была мягкая, благочестивая, но, к сожалению, добрая матушка, совсем не думая о том, что это отзовётся на моей детской невинности, дала мне заметить, изучить все мои действительные и воображаемые достоинства. Невинность, ведь, что василиск: едва увидит себя — умирает.
Монах капуцин, фра Мартино, был духовником моей матери, и она и ему рассказала, какой я благочестивый мальчик. Я, правда, отлично знал наизусть много молитв — хоть и не понимал в них ни полслова — и монах очень любил меня за это. Он даже подарил мне картинку с изображением Мадонны, плакавшей горькими, крупными слезами, которые дождём падали в пекло, где их с жадностью ловили грешники. А один раз так он взял меня с собою в монастырь; особенное впечатление произвела на меня там открытая галерея со столбами, шедшая вокруг небольшого четырёхугольного картофельного огорода, на котором красовались также два кипариса и одно апельсинное дерево. По стенам галереи висели рядами старые портреты умерших монахов, а на дверях каждой кельи были наклеены лубочные картинки, изображавшие страдания св. мучеников; я смотрел на них тогда с тем же благоговейным чувством, с каким впоследствии взирал на шедевры Рафаэля и Андреа дель-Сарто.
— Ты храбрый мальчик! — сказал мне фра Мартино. — Сейчас я покажу тебе мёртвых!
С этими словами он отворил маленькую дверцу, и мы спустились вниз на несколько ступенек. Там я увидел перед собою черепа, черепа!.. Они были сложены в правильные ряды и образовывали целые стены и даже отдельные часовни и ниши, в которых стояли скелеты наи-
