коится здѣсь? Земляка! Датчанина! Одного изъ міровыхъ геніевъ, прославившихъ имя Даніи, страны, изгнавшей его! За̀мокъ его на родинѣ превратился въ развалины, плугъ прошелъ тамъ, гдѣ онъ въ своей уютной комнаткѣ изучалъ древнія рукописи и принималъ королей; чайки вьются тамъ, гдѣ онъ съ башни читалъ по звѣздамъ! Островъ, его любимый островъ, теперь въ чужихъ рукахъ, не принадлежитъ болѣе Даніи, какъ не принадлежитъ ей и самый прахъ ея великаго сына!
Датчанинъ плачетъ въ чужой сторонѣ надъ могилой Тихо-Браге и негодуетъ на его современниковъ: «Данія! Въ твоемъ гербѣ сердца, но надо имѣть сердце и въ груди!..» Тише, сынъ новаго вѣка! Живи ты въ то время, можетъ быть, и ты не сумѣлъ бы оцѣнить его, какъ слѣдуетъ! Можетъ быть, величіе его уязвило бы и твое тщеславіе, можетъ быть, и ты подлилъ бы яду въ его жизненный кубокъ! Яблочко не далеко падаетъ отъ яблони! Родство что-нибудь да значитъ!
На могильную плиту падаютъ лучи солнца, падаютъ, можетъ быть, и слезы! По церкви попрежнему разносится глухой болѣзненный шопотъ: «Молись о насъ!»
коится здесь? Земляка! Датчанина! Одного из мировых гениев, прославивших имя Дании, страны, изгнавшей его! За́мок его на родине превратился в развалины, плуг прошёл там, где он в своей уютной комнатке изучал древние рукописи и принимал королей; чайки вьются там, где он с башни читал по звёздам! Остров, его любимый остров, теперь в чужих руках, не принадлежит более Дании, как не принадлежит ей и самый прах её великого сына!
Датчанин плачет в чужой стороне над могилой Тихо-Браге и негодует на его современников: «Дания! В твоём гербе сердца, но надо иметь сердце и в груди!..» Тише, сын нового века! Живи ты в то время, может быть, и ты не сумел бы оценить его, как следует! Может быть, величие его уязвило бы и твоё тщеславие, может быть, и ты подлил бы яду в его жизненный кубок! Яблочко недалеко падает от яблони! Родство что-нибудь да значит!
На могильную плиту падают лучи солнца, падают, может быть, и слёзы! По церкви по-прежнему разносится глухой болезненный шёпот: «Молись о нас!»
Весна; раздается пѣніе птицъ… Понимаешь ты ихъ пѣсни? Нѣтъ? Такъ послушай ихъ въ вольномъ переводѣ.
«Садись ко мнѣ на спину!» предлагаетъ аистъ, благословенный гость нашихъ зеленыхъ острововъ. «Я перенесу тебя черезъ Зундъ. Въ Швеціи тоже есть свѣжіе душистые буковые лѣса, зеленые луга и хлѣбныя поля; очутившись въ Сконіи, въ яблоневомъ саду крестьянина, ты подумаешь, что все еще въ Даніи!»
«Полетимъ со мной!» щебечетъ ласточка. «Я залетаю за Халландскій мысъ, гдѣ буковые лѣса кончаются, залетаю на сѣверъ дальше аиста. Ты увидишь, какъ черноземъ мало-по-малу переходитъ въ скалистую почву, увидишь привѣтливые города, старинныя церкви, крестьянскіе дома съ уютными, чисто прибранными горницами, увидишь, какъ семья крестьянина стоитъ кругомъ обѣденнаго стола и слушаетъ молитву, которую читаетъ младшій ребенокъ, услышишь, какъ вечеромъ и утромъ поются тамъ псалмы. Я слышала и видѣла все это еще крошкой изъ родного гнѣзда подъ крышей».
Весна; раздаётся пение птиц… Понимаешь ты их песни? Нет? Так послушай их в вольном переводе.
«Садись ко мне на спину!» — предлагает аист, благословенный гость наших зелёных островов. «Я перенесу тебя через Зунд. В Швеции тоже есть свежие душистые буковые леса, зелёные луга и хлебные поля; очутившись в Сконии, в яблоневом саду крестьянина, ты подумаешь, что всё ещё в Дании!»
«Полетим со мной!» — щебечет ласточка. «Я залетаю за Халландский мыс, где буковые леса кончаются, залетаю на север дальше аиста. Ты увидишь, как чернозём мало-помалу переходит в скалистую почву, увидишь приветливые города, старинные церкви, крестьянские дома с уютными, чисто прибранными горницами, увидишь, как семья крестьянина стоит кругом обеденного стола и слушает молитву, которую читает младший ребёнок, услышишь, как вечером и утром поются там псалмы. Я слышала и видела всё это ещё крошкой из родного гнезда под крышей».
