Страница:Андерсен-Ганзен 3.pdf/363

Эта страница была вычитана



«Gottes Werck es Luthers Lehr,
Darum weyht sie nimmer mehr!
»

На улицѣ передъ дверью стоялъ крестьянинъ съ женою. Онъ по складамъ читалъ ей стихи, и на лицахъ ихъ ясно выражалось, какою глубокою чудною поэзіей дышало для нихъ каждое слово. Взглядъ ихъ становился все свѣтлѣе и свѣтлѣе, когда же мужъ прочелъ послѣднее слово, видно было, что оба приняли все это изреченіе какъ бы за откровеніе небожителя. «Лютеръ!» говоритъ Жанъ-Поль: «Ты походишъ на Рейнскій водопадъ! Какъ мощно гремишь и бушуешь ты! Но какъ въ струяхъ водопада играетъ радуга, такъ и въ твоей груди покоится радуга милости и мира! Ты колеблешь только устои земли, а не неба!» Это звучитъ очень красиво, но куда торжественнѣе, вѣрнѣе, задушевнѣе, по тону и выраженію, прозвучали для меня слова, сказанныя женѣ старикомъ крестьяниномъ: «Да, вотъ былъ человѣкъ!» Думаю, что и самъ Жанъ-Поль согласился бы со мною, присутствуй онъ при этомъ.

Да, Лютеръ былъ воистину человѣкомъ! Потому-то онъ и сломилъ папское иго, потому-то и пѣлъ:

«Wer nicht liebt Wein, Weiber und Gesang,
Der bleibt ein Narr sein Leben lang!
»

потому-то и запустилъ въ чорта чернильницей. Недаромъ говоритъ одинъ нѣмецкій поэтъ (Берне, если не ошибаюсь):—«Нѣтъ болѣе опаснаго оружія противъ чорта, какъ чернила и книгопечатаніе; они когда-нибудь окончательно сживутъ его со свѣта!»


Тот же текст в современной орфографии


«Gottes Werck es Luthers Lehr,
Darum weyht sie nimmer mehr!
»

На улице перед дверью стоял крестьянин с женою. Он по складам читал ей стихи, и на лицах их ясно выражалось, какою глубокою чудною поэзией дышало для них каждое слово. Взгляд их становился всё светлее и светлее, когда же муж прочёл последнее слово, видно было, что оба приняли всё это изречение как бы за откровение небожителя. «Лютер!» — говорит Жан-Поль: «Ты походишь на Рейнский водопад! Как мощно гремишь и бушуешь ты! Но как в струях водопада играет радуга, так и в твоей груди покоится радуга милости и мира! Ты колеблешь только устои земли, а не неба!» Это звучит очень красиво, но куда торжественнее, вернее, задушевнее, по тону и выражению, прозвучали для меня слова, сказанные жене стариком крестьянином: «Да, вот был человек!» Думаю, что и сам Жан-Поль согласился бы со мною, присутствуй он при этом.

Да, Лютер был воистину человеком! Потому-то он и сломил папское иго, потому-то и пел:

«Wer nicht liebt Wein, Weiber und Gesang,
Der bleibt ein Narr sein Leben lang!
»

потому-то и запустил в чёрта чернильницей. Недаром говорит один немецкий поэт (Берне, если не ошибаюсь): — «Нет более опасного оружия против чёрта, как чернила и книгопечатание; они когда-нибудь окончательно сживут его со света!»


Отъ Мерзебурга до Лейпцига.

Дорога въ Мерзебургъ была обсажена по обѣимъ сторонамъ вишневыми деревьями. Самый городъ мраченъ и невеликъ, но заѣхать въ него всетаки стоитъ ради его стариннаго готическаго собора. Тутъ же мнѣ разсказали слѣдующее народное преданіе. Какой-то мерзебугскій епископъ приказалъ казнить своего слугу за воровство; впослѣдствіи открылось, однако, что воромъ былъ ручной воронъ, любимецъ самого епископа. Послѣдній, мучимый раскаяніемъ, впалъ въ меланхолію, повелѣлъ заточить птицу въ желѣзную клѣтку и выставить ее на всеобщее поруганіе. Мало того, онъ завѣщалъ особый капиталъ, на который городской совѣтъ Мерзебурга обязанъ былъ постоянно содержать въ клѣткѣ ворона, обученаго выкрикивать имя невинно-казненнаго: «Яковъ!» Когда одинъ воронъ околѣвалъ, ему, какъ Далай-Ламѣ или папѣ немедленно избирали преемника. И въ бытность мою въ Мерзебургѣ, тамъ, какъ мнѣ говорили (самому мнѣ не удалось этого видѣть), сидѣла въ клѣткѣ такая несчастная, ни въ чемъ неповинная черная птица и кричала «Яковъ!» Она и знать не знала, вѣдать не вѣдала, за что ей до-


Тот же текст в современной орфографии
От Мерзебурга до Лейпцига

Дорога в Мерзебург была обсажена по обеим сторонам вишнёвыми деревьями. Самый город мрачен и невелик, но заехать в него всё-таки стоит ради его старинного готического собора. Тут же мне рассказали следующее народное предание. Какой-то мерзебугский епископ приказал казнить своего слугу за воровство; впоследствии открылось, однако, что вором был ручной ворон, любимец самого епископа. Последний, мучимый раскаянием, впал в меланхолию, повелел заточить птицу в железную клетку и выставить её на всеобщее поругание. Мало того, он завещал особый капитал, на который городской совет Мерзебурга обязан был постоянно содержать в клетке ворона, обученого выкрикивать имя невинно-казнённого: «Яков!» Когда один ворон околевал, ему, как Далай-Ламе или папе немедленно избирали преемника. И в бытность мою в Мерзебурге, там, как мне говорили (самому мне не удалось этого видеть), сидела в клетке такая несчастная, ни в чём неповинная чёрная птица и кричала «Яков!» Она и знать не знала, ведать не ведала, за что ей до-