Страница:Андерсен-Ганзен 3.pdf/341

Эта страница была вычитана


и крыша была разобрана. Я глядѣлъ между стропилами и въ открытую отдушину, и мнѣ отлично видно было все это неприглядное помѣщеніе. На одной изъ балокъ примостился спящій индѣйскій пѣтухъ; въ пустыхъ ясляхъ мирно покоились сѣдла. Посреди сарая стояла дорожная колымага; въ ней крѣпко спали господа, пользуясь временемъ, пока лошадей поятъ и кормятъ, а кучеръ потягивается и позѣвываетъ, хоть и спалъ преисправно добрую половину пути. Дверь въ людскую отворена настежь; видна смятая и развороченная постель; на полу стоитъ подсвѣчникъ, а въ немъ догораетъ сальный огарокъ. Холодный вѣтеръ такъ и гуляетъ по сараю; время далеко за полночь; близится утро. Въ одномъ изъ стойлъ спитъ въ повалку семья странствующихъ музыкантовъ; матери и отцу снится жгучая, прозрачная, какъ слеза, жидкость въ бутылкѣ, а блѣдной дочкѣ—слеза въ чьемъ-то взорѣ. Въ головахъ у нихъ лежитъ арфа, въ ногахъ—собака».


Тот же текст в современной орфографии

и крыша была разобрана. Я глядел между стропилами и в открытую отдушину, и мне отлично видно было всё это неприглядное помещение. На одной из балок примостился спящий индейский петух; в пустых яслях мирно покоились сёдла. Посреди сарая стояла дорожная колымага; в ней крепко спали господа, пользуясь временем, пока лошадей поят и кормят, а кучер потягивается и позёвывает, хоть и спал преисправно добрую половину пути. Дверь в людскую отворена настежь; видна смятая и развороченная постель; на полу стоит подсвечник, а в нём догорает сальный огарок. Холодный ветер так и гуляет по сараю; время далеко за полночь; близится утро. В одном из стойл спит вповалку семья странствующих музыкантов; матери и отцу снится жгучая, прозрачная, как слеза, жидкость в бутылке, а бледной дочке — слеза в чьём-то взоре. В головах у них лежит арфа, в ногах — собака».


Вечеръ XXXI.

«Заглянулъ я разъ въ маленькій городокъ!» разсказывалъ мѣсяцъ. «Было-то это еще въ прошломъ году, да все равно,—я такъ ясно помню все.» (Вчера вечеромъ я прочелъ объ этомъ въ газетахъ, но тамъ это выходило вовсе не такъ ясно.) «Вожакъ медвѣдя ужиналъ въ харчевнѣ, а Мишка стоялъ во дворѣ привязаннымъ къ полѣнницѣ дровъ. Бѣдный Мишка! Никогда и никому не сдѣлалъ онъ ни малѣйшаго зла, даромъ что смотрѣлъ такъ свирѣпо. Въ томъ же домѣ, на самомъ верху въ чердачной коморкѣ, играли при яркомъ свѣтѣ моихъ лучей трое ребятишекъ. Старшему было лѣтъ шесть, младшему не больше двухъ. «Топъ! топъ!» послышалось на лѣстницѣ. Кто бы это? Дверь распахнулась, и явился Мишка, огромный, лохматый Мишка! Онъ соскучился стоять во дворѣ одинъ и отыскалъ дорогу наверхъ. Дѣтишки струсили такого большущаго лохматаго звѣря и попрятались по угламъ; онъ, однако, скоро отыскалъ ихъ всѣхъ, обнюхалъ, но не обидѣлъ ничѣмъ! «Это, вѣрно, большая собака!» рѣшили дѣти и принялись гладить его. Онъ развалился на полу, а младшій мальчуганъ вскарабкался на него и принялся играть въ прятки, зарывая свою золотистую кудрявую головку въ густыя черныя лохмы медвѣжьей шубы. Затѣмъ, старшій мальчикъ ударилъ въ барабанъ, медвѣдь поднялся на дыбы и давай плясать! То-то веселье пошло! Всѣ мальчики взяли въ руки по деревянному ружью, Мишкѣ дали такое же, и онъ держалъ его въ лапахъ крѣпко-прекрѣпко. Товарищъ хоть куда! И вотъ всѣ зашагали по комнатѣ: «разъ-два, разъ-два!» Дверь опять отворилась, и вошла мать ребятишекъ. Поглядѣлъ бы ты на нее! Она просто окаменѣла отъ ужаса, лицо ея помертвѣло, языкъ прилипъ къ гортани… Младшій же мальчуганъ


Тот же текст в современной орфографии
Вечер XXXI

«Заглянул я раз в маленький городок!» — рассказывал месяц. «Было-то это ещё в прошлом году, да всё равно, — я так ясно помню всё.» (Вчера вечером я прочёл об этом в газетах, но там это выходило вовсе не так ясно.) «Вожак медведя ужинал в харчевне, а Мишка стоял во дворе привязанным к поленнице дров. Бедный Мишка! Никогда и никому не сделал он ни малейшего зла, даром что смотрел так свирепо. В том же доме, на самом верху в чердачной каморке, играли при ярком свете моих лучей трое ребятишек. Старшему было лет шесть, младшему не больше двух. «Топ! топ!» послышалось на лестнице. Кто бы это? Дверь распахнулась, и явился Мишка, огромный, лохматый Мишка! Он соскучился стоять во дворе один и отыскал дорогу наверх. Детишки струсили такого большущего лохматого зверя и попрятались по углам; он, однако, скоро отыскал их всех, обнюхал, но не обидел ничем! «Это, верно, большая собака!» — решили дети и принялись гладить его. Он развалился на полу, а младший мальчуган вскарабкался на него и принялся играть в прятки, зарывая свою золотистую кудрявую головку в густые чёрные лохмы медвежьей шубы. Затем, старший мальчик ударил в барабан, медведь поднялся на дыбы и давай плясать! То-то веселье пошло! Все мальчики взяли в руки по деревянному ружью, Мишке дали такое же, и он держал его в лапах крепко-прекрепко. Товарищ хоть куда! И вот все зашагали по комнате: «раз-два, раз-два!» Дверь опять отворилась, и вошла мать ребятишек. Поглядел бы ты на неё! Она просто окаменела от ужаса, лицо её помертвело, язык прилип к гортани… Младший же мальчуган