Страница:Андерсен-Ганзен 3.pdf/322

Эта страница была вычитана



Вечеръ VII.

«Вдоль морского берега тянется густой лѣсъ—дубы да буки. Какъ славно пахнетъ тамъ весною! Каждую весну онъ оглашается также трелями сотенъ соловьевъ. По близости, какъ сказано, море, вѣчно измѣнчивое море, а между нимъ и лѣсомъ бѣжитъ проѣзжая дорога. По ней то и дѣло катятся телѣги. Я не слѣжу за ними; лучи мои больше любятъ отдыхать на древнемъ курганѣ. Сѣрые камни опутаны побѣгами ежевики и дикаго терна. Вся природа дышетъ здѣсь поэзіей! А знаешь, какъ относятся къ ней люди? Я разскажу тебѣ, что я слышалъ тамъ вчера вечеромъ и ночью. Проѣхали двое богатыхъ крестьянъ. «Чудесныя деревья!» сказалъ одинъ. «Да, изъ каждаго выйдетъ возовъ по десяти дровъ!» отозвался другой. «Зима нынче будетъ суровая, а мы и прошлый годъ брали по четырнадцати рихсдалеровъ за сажень!» И они проѣхали. «Какая тутъ скверная дорога!» сказалъ слѣдующій проѣзжій. «Это все проклятыя деревья виноваты!» отвѣтилъ ему товарищъ. «Этакая сырость! Вѣтеръ только съ одной стороны—съ моря!» И эти тоже проѣхали. Затѣмъ прокатилъ дилижансъ. Пассажиры проспали самое живописное мѣстечко во всей окрестности. Не спалъ одинъ кучеръ; онъ трубилъ въ рогъ, и, вѣрно, думалъ про себя: «Каковъ я трубачъ! И какъ здѣсь славно раздается!» Потомъ проскакали верхомъ двое парней. «Ну что-то эти скажутъ? Въ нихъ молодость бьетъ ключомъ, кровь играетъ какъ шампанское!» подумалъ я. Они съ улыбкой поглядѣли на одѣтый мхомъ курганъ и на темную чащу кустовъ. «Вотъ бы прогуляться тутъ съ Мельниковой Христиной!» сказалъ одинъ изъ парней, и оба промчались. А въ сонномъ воздухѣ струилось такое благоуханіе, море, казалось, сливалось съ небомъ, опрокинувшимся надъ глубокою долиною!.. Мимо проѣхалъ еще экипажъ. Въ немъ сидѣло шесть человѣкъ; четверо спали, пятый размышлялъ о своемъ новомъ лѣтнемъ пальто,—«должно быть, идетъ!» Шестой же нагнулся къ кучеру и спросилъ: «Что это за куча камней? Чѣмъ-нибудь замѣчательна?» «Нѣтъ!» отвѣтилъ парень. «Куча, какъ куча, а вотъ деревья, тѣ примѣчательны!» «Ну, ну, разскажи!» «Да вотъ зимою, когда всю дорогу заноситъ снѣгомъ, они служатъ мнѣ примѣтою! Держись, значитъ, ихъ, не то какъ разъ угодишь въ море! Вотъ какія они примѣчательныя!» Проѣхали и эти. На смѣну имъ явился художникъ; глаза его такъ и сіяли, но онъ не говорилъ ни слова, а только посвистывалъ. Соловьи заливались одинъ громче другого. «Заткните глотки!» заворчалъ онъ, тщательно отмѣчая въ своей записной книжкѣ оттѣнки и тоны: «Голубой, лиловый, темно-коричневый… То-то выйдетъ картина!» Онъ какъ зеркало воспринималъ въ себя картину окружающей природы, ни на минуту не переставая насвистывать какой-то маршъ Россини. Послѣ него пришла сюда бѣдная дѣвушка. Она сложила свою ношу у подножія кургана и присѣла возлѣ нея сама,


Тот же текст в современной орфографии


Вечер VII

«Вдоль морского берега тянется густой лес — дубы да буки. Как славно пахнет там весною! Каждую весну он оглашается также трелями сотен соловьёв. Поблизости, как сказано, море, вечно изменчивое море, а между ним и лесом бежит проезжая дорога. По ней то и дело катятся телеги. Я не слежу за ними; лучи мои больше любят отдыхать на древнем кургане. Серые камни опутаны побегами ежевики и дикого тёрна. Вся природа дышит здесь поэзией! А знаешь, как относятся к ней люди? Я расскажу тебе, что я слышал там вчера вечером и ночью. Проехали двое богатых крестьян. «Чудесные деревья!» — сказал один. «Да, из каждого выйдет возов по десяти дров!» — отозвался другой. «Зима нынче будет суровая, а мы и прошлый год брали по четырнадцати рихсдалеров за сажень!» И они проехали. «Какая тут скверная дорога!» — сказал следующий проезжий. «Это всё проклятые деревья виноваты!» — ответил ему товарищ. — «Этакая сырость! Ветер только с одной стороны — с моря!» И эти тоже проехали. Затем прокатил дилижанс. Пассажиры проспали самое живописное местечко во всей окрестности. Не спал один кучер; он трубил в рог, и, верно, думал про себя: «Каков я трубач! И как здесь славно раздаётся!» Потом проскакали верхом двое парней. «Ну что-то эти скажут? В них молодость бьёт ключом, кровь играет как шампанское!» — подумал я. Они с улыбкой поглядели на одетый мхом курган и на тёмную чащу кустов. «Вот бы прогуляться тут с Мельниковой Христиной!» — сказал один из парней, и оба промчались. А в сонном воздухе струилось такое благоухание, море, казалось, сливалось с небом, опрокинувшимся над глубокою долиною!.. Мимо проехал ещё экипаж. В нём сидело шесть человек; четверо спали, пятый размышлял о своём новом летнем пальто, — «должно быть, идёт!» Шестой же нагнулся к кучеру и спросил: «Что это за куча камней? Чем-нибудь замечательна?» — «Нет!» — ответил парень. «Куча, как куча, а вот деревья, те примечательны!» — «Ну, ну, расскажи!» — «Да вот зимою, когда всю дорогу заносит снегом, они служат мне приметою! Держись, значит, их, не то как раз угодишь в море! Вот какие они примечательные!» Проехали и эти. На смену им явился художник; глаза его так и сияли, но он не говорил ни слова, а только посвистывал. Соловьи заливались один громче другого. «Заткните глотки!» — заворчал он, тщательно отмечая в своей записной книжке оттенки и тоны: «Голубой, лиловый, тёмно-коричневый… То-то выйдет картина!» Он как зеркало воспринимал в себя картину окружающей природы, ни на минуту не переставая насвистывать какой-то марш Россини. После него пришла сюда бедная девушка. Она сложила свою ношу у подножия кургана и присела возле неё сама,