щенные луною и краснымъ огнемъ факеловъ. Небо было самаго густого синяго цвѣта, а кусты и деревья темнѣли чернымъ бархатомъ; каждый листочекъ дышалъ ночью. Я долго слѣдилъ взглядомъ за иностранцами, послѣ же того, какъ они скрылись изъ виду, за краснымъ отблескомъ ихъ факеловъ… Наконецъ, исчезъ и этотъ, и все вокругъ опять погрузилось въ мракъ и мертвую тишину.
Я усѣлся на верхушку разбитой колонны, что валялась въ травѣ позади одного изъ деревянныхъ алтарей, расположенныхъ тутъ одинъ возлѣ другого и изображавшихъ шествіе Христа на Голгоѳу. Камень былъ холоденъ, какъ ледъ, голова моя горѣла, по тѣлу пробѣгалъ лихорадочный ознобъ. Сонъ бѣжалъ отъ меня, я лежалъ и припоминалъ все, что слышалъ когда-то о древнемъ Коллизеѣ, о плѣнныхъ іудеяхъ, которые должны были, по повелѣнію могущественнаго римскаго цезаря, воздвигать эти огромныя каменныя глыбы, о дикихъ звѣряхъ, боровшихся тутъ на аренѣ другъ съ другомъ, а часто и съ людьми, и о зрителяхъ, сидѣвшихъ на каменныхъ ступеняхъ, подымавшихся отъ земли до самыхъ верхнихъ колоннъ.
Въ кустахъ позади меня зашуршало; я взглянулъ вверхъ, и мнѣ показалось, что тамъ что-то шевелится. Воображеніе мое принялось населять окружавшій меня мракъ блѣдными, мрачными образами, работавшими надъ постройкой зданія. Я явственно слышалъ удары ихъ орудій, воочію видѣлъ этихъ исхудалыхъ бородатыхъ евреевъ, вырывавшихъ траву и кусты и громоздившихъ камень на камень до тѣхъ поръ, пока сызнова не воздвигли гигантское зданіе… Передо мною волновалось цѣлое море головъ, двигалось какое-то безконечное живое гигантское тѣло…
Затѣмъ, я увидѣлъ весталокъ въ длинныхъ бѣлыхъ одѣяніяхъ, блестящій дворъ цезарей, голыхъ, истекающихъ кровью гладіаторовъ; вокругъ раздавался шумъ и ревъ… Это неслись со всѣхъ сторонъ стаи тигровъ и гіенъ; онѣ пробѣгали мимо меня, я ощущалъ на своемъ лицѣ ихъ горячее дыханіе, видѣлъ ихъ огненные глаза и все крѣпче и крѣпче прижимался къ своему камню, моля Мадонну о спасеніи, но дикій вой и шумъ вокругъ меня все усиливались. Сквозь эти бѣшеныя стаи я различилъ, однако, святой крестъ, который до сихъ поръ еще стоитъ здѣсь и къ которому я всегда набожно прикладывался мимоходомъ—напрягъ всѣ свои силы, доползъ до него и еще успѣлъ ясно почувствовать, что руки мои обвились вокругъ него, но затѣмъ все какъ будто рухнуло вокругъ меня, все смѣшалось: стѣны, люди, звѣри… Я лишился сознанія!
Когда я опять открылъ глаза, лихорадка моя уже прошла, но я совсѣмъ ослабѣлъ, весь былъ точно разбитъ.
Я дѣйствительно лежалъ на ступеняхъ передъ большимъ крестомъ. Окинувъ взоромъ всю окружающую обстановку, я не нашелъ въ ней уже ничего страшнаго: на всемъ лежалъ отпечатокъ величавой торжествен-
щённые луною и красным огнём факелов. Небо было самого густого синего цвета, а кусты и деревья темнели чёрным бархатом; каждый листочек дышал ночью. Я долго следил взглядом за иностранцами, после же того, как они скрылись из виду, за красным отблеском их факелов… Наконец, исчез и этот, и всё вокруг опять погрузилось в мрак и мёртвую тишину.
Я уселся на верхушку разбитой колонны, что валялась в траве позади одного из деревянных алтарей, расположенных тут один возле другого и изображавших шествие Христа на Голгофу. Камень был холоден, как лёд, голова моя горела, по телу пробегал лихорадочный озноб. Сон бежал от меня, я лежал и припоминал всё, что слышал когда-то о древнем Коллизее, о пленных иудеях, которые должны были, по повелению могущественного римского цезаря, воздвигать эти огромные каменные глыбы, о диких зверях, боровшихся тут на арене друг с другом, а часто и с людьми, и о зрителях, сидевших на каменных ступенях, подымавшихся от земли до самых верхних колонн.
В кустах позади меня зашуршало; я взглянул вверх, и мне показалось, что там что-то шевелится. Воображение моё принялось населять окружавший меня мрак бледными, мрачными образами, работавшими над постройкой здания. Я явственно слышал удары их орудий, воочию видел этих исхудалых бородатых евреев, вырывавших траву и кусты и громоздивших камень на камень до тех пор, пока сызнова не воздвигли гигантское здание… Передо мною волновалось целое море голов, двигалось какое-то бесконечное живое гигантское тело…
Затем, я увидел весталок в длинных белых одеяниях, блестящий двор цезарей, голых, истекающих кровью гладиаторов; вокруг раздавался шум и рёв… Это неслись со всех сторон стаи тигров и гиен; они пробегали мимо меня, я ощущал на своём лице их горячее дыхание, видел их огненные глаза и всё крепче и крепче прижимался к своему камню, моля Мадонну о спасении, но дикий вой и шум вокруг меня всё усиливались. Сквозь эти бешеные стаи я различил, однако, святой крест, который до сих пор ещё стоит здесь и к которому я всегда набожно прикладывался мимоходом — напряг все свои силы, дополз до него и ещё успел ясно почувствовать, что руки мои обвились вокруг него, но затем всё как будто рухнуло вокруг меня, всё смешалось: стены, люди, звери… Я лишился сознания!
Когда я опять открыл глаза, лихорадка моя уже прошла, но я совсем ослабел, весь был точно разбит.
Я действительно лежал на ступенях перед большим крестом. Окинув взором всю окружающую обстановку, я не нашёл в ней уже ничего страшного: на всём лежал отпечаток величавой торжествен-
