— Я ожидалъ, что вы проявите болѣе такта, говоря о дамѣ, которую должны уважать, разъ вы бываете въ ея домѣ! Однимъ словомъ, я больше этого не потерплю!—твердо сказалъ нашъ другъ.
— А что же вы сдѣлаете? Вызовете меня на дуэль?
— Я знаю, что вы учились фехтовать, а я нѣтъ, но выучиться мнѣ не долго!—съ этими словами молодой человѣкъ отошелъ отъ Феликса.
Нѣсколько дней спустя, молодые люди, родившіеся подъ одной крышей, одинъ въ бель-этажѣ, а другой на чердакѣ, снова встрѣтились, и Феликсъ заговорилъ съ нашимъ другомъ, какъ ни въ чемъ не бывало; этотъ отвѣчалъ ему вѣжливо, но коротко.
— Это еще что?—сказалъ Феликсъ.—Мы оба немножко погорячились въ послѣдній разъ! Но нельзя же обижаться на шутки! Ну, да я не злопамятенъ! Кто старое помянетъ, тому глазъ вонъ! Надо прощать другъ другу!
— А вы сами-то можете простить себѣ свои выходки по адресу дамы, которую мы оба должны уважать?
— Я не сказалъ ничего неприличнаго!—отвѣтилъ Феликсъ.—Въ свѣтѣ дозволяется точить язычокъ насчетъ ближняго! Никто не видитъ въ этомъ ничего дурного! Это «пряная приправа» къ прѣсной обыденной жизни, какъ говоритъ поэтъ. Всѣ мы склонны злословить. И вамъ въ свою очередь не возбраняется пустить камешекъ въ чужой огородъ!
Скоро ихъ опять увидѣли на прогулкѣ рука объ руку. Феликсъ зналъ, что не одна молодая красавица, которая въ другое время и не взглянула бы на него, теперь обратитъ на него свое вниманіе, какъ на близкаго друга моднаго пѣвца. Отъ свѣта рампы вокругъ чела героевъ сцены образуется радужный ореолъ, который иногда не меркнетъ и при дневномъ свѣтѣ. Большинствомъ артистовъ надо, однако, любоваться, какъ и лебедями, когда они среди ихъ родной стихіи, а не на мостовой, или на публичномъ гуляньѣ! Нашъ молодой другъ принадлежалъ, впрочемъ, къ счастливымъ исключеніямъ: идеальное представленіе о немъ, какъ о Гамлетѣ, Георгѣ Браунѣ или Лоэнгринѣ, не исчезало и при ближайшемъ знакомствѣ съ нимъ. Онъ сознавалъ это, и такое сознаніе не могло не доставлять ему извѣстнаго удовольствія. Да, счастье во всемъ благопріятствовало своему любимцу; чего бы казалось желать ему еще? И всетаки по юному, дышащему оживленіемъ, лицу его иногда пробѣгали тѣни, а пальцы наигрывали на клавикордахъ грустный мотивъ пѣсенки:
«Все исчезнуть, исчезнуть должно безъ слѣда: |
— Я ожидал, что вы проявите более такта, говоря о даме, которую должны уважать, раз вы бываете в её доме! Одним словом, я больше этого не потерплю! — твёрдо сказал наш друг.
— А что же вы сделаете? Вызовете меня на дуэль?
— Я знаю, что вы учились фехтовать, а я нет, но выучиться мне не долго! — с этими словами молодой человек отошёл от Феликса.
Несколько дней спустя, молодые люди, родившиеся под одной крышей, один в бельэтаже, а другой на чердаке, снова встретились, и Феликс заговорил с нашим другом, как ни в чём не бывало; этот отвечал ему вежливо, но коротко.
— Это ещё что? — сказал Феликс. — Мы оба немножко погорячились в последний раз! Но нельзя же обижаться на шутки! Ну, да я не злопамятен! Кто старое помянет, тому глаз вон! Надо прощать друг другу!
— А вы сами-то можете простить себе свои выходки по адресу дамы, которую мы оба должны уважать?
— Я не сказал ничего неприличного! — ответил Феликс. — В свете дозволяется точить язычок насчёт ближнего! Никто не видит в этом ничего дурного! Это «пряная приправа» к пресной обыденной жизни, как говорит поэт. Все мы склонны злословить. И вам в свою очередь не возбраняется пустить камешек в чужой огород!
Скоро их опять увидели на прогулке рука об руку. Феликс знал, что не одна молодая красавица, которая в другое время и не взглянула бы на него, теперь обратит на него своё внимание, как на близкого друга модного певца. От света рампы вокруг чела героев сцены образуется радужный ореол, который иногда не меркнет и при дневном свете. Большинством артистов надо, однако, любоваться, как и лебедями, когда они среди их родной стихии, а не на мостовой, или на публичном гулянье! Наш молодой друг принадлежал, впрочем, к счастливым исключениям: идеальное представление о нём, как о Гамлете, Георге Брауне или Лоэнгрине, не исчезало и при ближайшем знакомстве с ним. Он сознавал это, и такое сознание не могло не доставлять ему известного удовольствия. Да, счастье во всём благоприятствовало своему любимцу; чего бы казалось желать ему ещё? И всё-таки по юному, дышащему оживлением, лицу его иногда пробегали тени, а пальцы наигрывали на клавикордах грустный мотив песенки:
«Всё исчезнуть, исчезнуть должно без следа: |
