обѣда молодой человѣкъ предложилъ гостю свои сигары; онѣ были лучше отцовскихъ. «Что-жь, онъ-то можетъ позволить себѣ такую роскошь!» отозвался самъ коммерсантъ. «Онъ сынъ богатаго отца!» Оказалось, однако, что Петька не куритъ. Большой недостатокъ, отъ котораго, впрочемъ, ничего не стоитъ исправиться!—Будемъ друзьями!—предложилъ ему Феликсъ.—Вы сдѣлаетесь львомъ сезона! Вы однимъ натискомъ покорили сердца всѣхъ дамъ столицы—и молодыхъ, и старыхъ! Я завидую вамъ; особенно тому, что вы имѣете свободный доступъ за кулисы, ко всѣмъ этимъ хорошенькимъ дѣвчуркамъ!—«Есть чему завидовать!» подумалъ Петька.
Вскорѣ онъ получилъ письмо отъ госпожи Габріэль. Она была въ такомъ восторгѣ отъ газетныхъ отзывовъ о Петькиномъ дебютѣ и его талантѣ, что выпила по этому случаю со своими дѣвушками по стакану пунша. Господинъ Габріэль тоже поздравлялъ Петьку и выражалъ увѣренность, что онъ, не въ примѣръ прочимъ артистамъ, правильно выговариваетъ всѣ иностранныя слова. Аптекарь обѣгалъ весь городъ, напоминая всѣмъ о томъ, что они видѣли этотъ дивный талантъ на сценѣ своего маленькаго городскаго театра еще раньше, нежели онъ былъ признанъ геніемъ въ столицѣ! Въ концѣ письма госпожа Габріэль прибавляла, что дочкѣ аптекаря остается теперь только кусать локти,—Петька можетъ, вѣдь, присвататься къ любой баронессѣ или графинѣ! Дочка же аптекаря поторопилась: вотъ уже мѣсяцъ, какъ она невѣста толстаго совѣтника. Свадьба состоится двадцатаго числа этого мѣсяца.
И Петька получилъ это письмо какъ разъ двадцатаго! Его такъ и рѣзнуло ножомъ по сердцу; ему вдругъ стало ясно, что дочка аптекаря даже среди всѣхъ волненій послѣдняго времени была его постоянною мыслью. Онъ любилъ ее больше всего на свѣтѣ! Слезы брызнули у него изъ глазъ, руки нервно скомкали письмо. Это было первое его большое горе, послѣ испытаннаго въ дѣтствѣ, при первомъ извѣстіи о смерти отца на войнѣ. Нѣтъ для него теперь радости, будущее сулитъ ему одно горе, одну печаль! Исчезло съ лица Петьки свѣтлое выраженіе, померкъ свѣтъ въ его глазахъ. «Онъ что-то нехорошо смотритъ!» сказали мать и бабушка. «Вотъ онѣ, театральныя-то заботы!» Обѣ видѣли, что ему не по-себѣ; видѣлъ это и учитель.—Что случилось?—спросилъ онъ Петьку.—Не могу ли я узнать, въ чемъ дѣло?
Щеки юноши вспыхнули, онъ далъ волю слезамъ и затѣмъ открылъ учителю свое горе.—Я такъ искренно любилъ ее!—сказалъ онъ.—И понялъ это только теперь, когда уже поздно!
— Бѣдный другъ! Я понимаю твое горе! Выплачь же его и утѣшайся мыслью: «все къ лучшему!» И мнѣ въ свое время довелось испытать подобное. И я когда-то любилъ, какъ ты, одну дѣвушку, умную, добрую, очаровательную!.. Она должна была стать моею женой. У меня были хо-
обеда молодой человек предложил гостю свои сигары; они были лучше отцовских. «Что ж, он-то может позволить себе такую роскошь!» — отозвался сам коммерсант. — «Он сын богатого отца!» Оказалось, однако, что Петька не курит. Большой недостаток, от которого, впрочем, ничего не стоит исправиться! — Будем друзьями! — предложил ему Феликс. — Вы сделаетесь львом сезона! Вы одним натиском покорили сердца всех дам столицы — и молодых, и старых! Я завидую вам; особенно тому, что вы имеете свободный доступ за кулисы, ко всем этим хорошеньким девчуркам! — «Есть чему завидовать!» — подумал Петька.
Вскоре он получил письмо от госпожи Габриэль. Она была в таком восторге от газетных отзывов о Петькином дебюте и его таланте, что выпила по этому случаю со своими девушками по стакану пунша. Господин Габриэль тоже поздравлял Петьку и выражал уверенность, что он, не в пример прочим артистам, правильно выговаривает все иностранные слова. Аптекарь обегал весь город, напоминая всем о том, что они видели этот дивный талант на сцене своего маленького городского театра ещё раньше, нежели он был признан гением в столице! В конце письма госпожа Габриэль прибавляла, что дочке аптекаря остаётся теперь только кусать локти, — Петька может, ведь, присвататься к любой баронессе или графине! Дочка же аптекаря поторопилась: вот уже месяц, как она невеста толстого советника. Свадьба состоится двадцатого числа этого месяца.
И Петька получил это письмо как раз двадцатого! Его так и резнуло ножом по сердцу; ему вдруг стало ясно, что дочка аптекаря даже среди всех волнений последнего времени была его постоянною мыслью. Он любил её больше всего на свете! Слёзы брызнули у него из глаз, руки нервно скомкали письмо. Это было первое его большое горе, после испытанного в детстве, при первом известии о смерти отца на войне. Нет для него теперь радости, будущее сулит ему одно горе, одну печаль! Исчезло с лица Петьки светлое выражение, померк свет в его глазах. «Он что-то нехорошо смотрит!» — сказали мать и бабушка. — «Вот они, театральные-то заботы!» Обе видели, что ему не по себе; видел это и учитель. — Что случилось? — спросил он Петьку. — Не могу ли я узнать, в чём дело?
Щёки юноши вспыхнули, он дал волю слезам и затем открыл учителю своё горе. — Я так искренно любил её! — сказал он. — И понял это только теперь, когда уже поздно!
— Бедный друг! Я понимаю твоё горе! Выплачь же его и утешайся мыслью: «всё к лучшему!» И мне в своё время довелось испытать подобное. И я когда-то любил, как ты, одну девушку, умную, добрую, очаровательную!.. Она должна была стать моею женой. У меня были хо-
