Въ первый день рѣшено было не пѣть и не играть, но когда нашъ юный другъ вошелъ въ залу, гдѣ стояли клавикорды, а на пюпитрѣ лежала раскрытая опера «Іосифъ», онъ запѣлъ своимъ звонкимъ, какъ колокольчикъ, голосомъ: «Пришла моя весна». Сколько чувства, сколько души, дѣтской невинности и въ то же время мужественной силы было въ его пѣніи! Учитель даже прослезился.
— Вотъ какъ надо пѣть!—сказалъ онъ.—А со временемъ пойдетъ и еще лучше! Ну, закроемъ теперь клавикорды! Тебѣ нуженъ отдыхъ!
— Мнѣ еще надо побывать у матери и у бабушки! Я обѣщалъ!—И Петька поспѣшилъ туда.
Лучи заходящаго солнца освѣщали знакомый ему съ дѣтства дворъ. Стѣны дома такъ и блестѣли. Ни дать—ни взять алмазный дворецъ! Мать и бабушка жили наверху, подъ самой крышей, но Петька живо взлетѣлъ по лѣстницамъ, шагая черезъ три ступеньки заразъ. Его встрѣтили горячими поцѣлуями и объятіями.
Какъ чисто, какъ уютно было въ этой коморкѣ! Вотъ и печка, «старый медвѣдь», вотъ и сундукъ—«гора съ сокровищами»! Здѣсь онъ гарцовалъ когда-то на своей деревянной лошадкѣ! На стѣнѣ попрежнему висѣли знакомыя картины: портретъ короля и два силуэта—одинъ Спасителя, другой покойнаго отца Петьки, вырѣзанные изъ черной бумаги. По словамъ матери, силуэтъ очень напоминалъ отца сбоку, но, конечно, сходство было бы еще полнѣе, если бы бумага была бѣлая и красная,—отецъ-то былъ бѣлый, румяный, красавецъ! А Петька былъ вылитый отецъ. Разговорамъ и разсказамъ не было конца. На ужинъ были приготовлены разварныя поросячьи ножки,—кромѣ Петьки поджидали еще госпожу Гофъ.
— Но, какъ вздумалось этимъ двумъ старичкамъ пожениться?—спросилъ Петька.
— Думали-то они объ этомъ многіе годы!—сказала мать.—Но ты, вѣдь, знаешь, Гофъ былъ женатъ. Онъ женился, какъ говорилъ, въ отместку дѣвицѣ Франсенъ! Она, вѣдь, страсть какъ важничала въ дни своей славы! За женою онъ взялъ большое приданое, но она была ужъ больно стара да и на костыляхъ, а умирать все не хотѣла! Ему и пришлось ждать такъ долго, что я ничуть бы не удивилась, если бы онъ, какъ человѣкъ въ сказкѣ, потерялъ терпѣніе и сталъ каждое воскресенье выносить старуху на солнышко, чтобы Господь увидѣлъ и вспомнилъ ее поскорѣе!
— Дѣвица Франсенъ тоже ждала терпѣливо!—сказала бабушка.—Но не думала я, что она дождется! Однако, въ прошломъ году старуха умерла, и дѣвица Франсенъ стала госпожею Гофъ!—Госпожа Гофъ оказалась легка на поминѣ.—А мы, только что говорили о васъ!—привѣтствовала ее бабушка.—Говорили о вашемъ долготерпѣніи и наградѣ.
В первый день решено было не петь и не играть, но когда наш юный друг вошёл в залу, где стояли клавикорды, а на пюпитре лежала раскрытая опера «Иосиф», он запел своим звонким, как колокольчик, голосом: «Пришла моя весна». Сколько чувства, сколько души, детской невинности и в то же время мужественной силы было в его пении! Учитель даже прослезился.
— Вот как надо петь! — сказал он. — А со временем пойдёт и ещё лучше! Ну, закроем теперь клавикорды! Тебе нужен отдых!
— Мне ещё надо побывать у матери и у бабушки! Я обещал! — И Петька поспешил туда.
Лучи заходящего солнца освещали знакомый ему с детства двор. Стены дома так и блестели. Ни дать ни взять алмазный дворец! Мать и бабушка жили наверху, под самой крышей, но Петька живо взлетел по лестницам, шагая через три ступеньки зараз. Его встретили горячими поцелуями и объятиями.
Как чисто, как уютно было в этой каморке! Вот и печка, «старый медведь», вот и сундук — «гора с сокровищами»! Здесь он гарцевал когда-то на своей деревянной лошадке! На стене по-прежнему висели знакомые картины: портрет короля и два силуэта — один Спасителя, другой — покойного отца Петьки, вырезанные из чёрной бумаги. По словам матери, силуэт очень напоминал отца сбоку, но, конечно, сходство было бы ещё полнее, если бы бумага была белая и красная, — отец-то был белый, румяный, красавец! А Петька был вылитый отец. Разговорам и рассказам не было конца. На ужин были приготовлены разварные поросячьи ножки, — кроме Петьки поджидали ещё госпожу Гоф.
— Но, как вздумалось этим двум старичкам пожениться? — спросил Петька.
— Думали-то они об этом многие годы! — сказала мать. — Но ты, ведь, знаешь, Гоф был женат. Он женился, как говорил, в отместку девице Франсен! Она, ведь, страсть как важничала в дни своей славы! За женою он взял большое приданое, но она была уж больно стара да и на костылях, а умирать всё не хотела! Ему и пришлось ждать так долго, что я ничуть бы не удивилась, если бы он, как человек в сказке, потерял терпение и стал каждое воскресенье выносить старуху на солнышко, чтобы Господь увидел и вспомнил её поскорее!
— Девица Франсен тоже ждала терпеливо! — сказала бабушка. — Но не думала я, что она дождётся! Однако, в прошлом году старуха умерла, и девица Франсен стала госпожою Гоф! — Госпожа Гоф оказалась легка на помине. — А мы, только что говорили о вас! — приветствовала её бабушка. — Говорили о вашем долготерпении и награде.
