роды и должны оставаться ими при всякихъ обстоятельствахъ. Совѣтую вамъ держаться этого правила во всю вашу артистическую карьеру. То-то радость будетъ прочесть о васъ въ газетѣ! Когда-нибудь вы заѣдете въ нашъ городишко и опять, можетъ быть, выступите въ роли Ромео, но я тогда уже не буду кормилицей! Я буду сидѣть въ партерѣ и наслаждаться.
А что̀ ей было хлопотъ и заботъ со стиркой и глаженьемъ! Надо было отпустить Петьку домой съ такимъ же запасомъ чистаго бѣлья, съ какимъ онъ пріѣхалъ. Она продѣла также въ его янтарное сердечко новую черную ленточку. Кромѣ этого сердечка ей бы ничего не хотѣлось получить отъ Петьки на память, но сердечка она не получила. Самъ Петька получилъ отъ господина Габріэля на память французскій словарь, служившій имъ при занятіяхъ и весь испещренный на поляхъ собственноручными примѣчаніями господина Габріэля. Хозяйка же поднесла юношѣ букетъ изъ розъ и сердечной травки. Розы, конечно, скоро увянутъ, но травка могла перезимовать, если ее не ставить въ воду. Кромѣ того госпожа Габріэль написала на листочкѣ для альбома изреченіе Гёте: «Umgang mit Frauen ist das Element guter Sitten», но не въ подлинникѣ, а въ собственномъ переводѣ: «Общеніе съ дамами—условіе хорошихъ нравовъ. Гёте».—Онъ былъ великій человѣкъ!—прибавила она.—Жаль только, что онъ написалъ Фауста,—я его совсѣмъ не понимаю. И Габріэль говоритъ то же.—Юный Массенъ преподнесъ Петькѣ не совсѣмъ неудачный рисунокъ, изображавшій висѣвшаго на висѣлицѣ господина Габріэля съ розгой въ рукахъ. Подпись внизу гласила: «Первый путеводитель великаго артиста на пути науки». Примусъ подарилъ Петькѣ пару новыхъ туфель, вышитыхъ самою женою пробста; онѣ были такъ велики, что Примусъ еще нѣсколько лѣтъ не могъ бы пользоваться ими. На подошвахъ было написано чернилами: «На память отъ горюющаго друга. Примусъ».
На вокзалъ провожалъ Петьку весь домъ. «Никто не скажетъ, что вы уѣзжаете безъ sans adieu!» сказала госпожа Габріэль, цѣлуя Петьку на прощаніе. «Я не стѣсняюсь!» заявила она. «Открыто все можно, лишь бы не тайкомъ!» Вотъ раздался свистокъ, юный Массенъ и Примусъ прокричали «ура», «домашній скарбъ» подхватилъ, госпожа Габріэль отерла глаза и замахала платкомъ; супругъ ея ограничился однимъ словомъ: «Vale!»
Мимо оконъ вагона замелькали деревни и мѣстечки. Было-ли ихъ обитателямъ такъ же весело, какъ Петькѣ? Онъ думалъ объ этомъ, думалъ о своемъ счастьѣ, о золотомъ яблокѣ, которое видѣла у него въ рукѣ бабушка, когда онъ былъ ребенкомъ, вспоминалъ о своей счастливой находкѣ въ канавкѣ, но больше всего думалъ о своемъ вновь обрѣтенномъ голосѣ, и о познаніяхъ, которыми онъ запасся за эти два года. Онъ сталъ, вѣдь, совсѣмъ инымъ человѣкомъ! Внутри его все ликовало
роды и должны оставаться ими при всяких обстоятельствах. Советую вам держаться этого правила во всю вашу артистическую карьеру. То-то радость будет прочесть о вас в газете! Когда-нибудь вы заедете в наш городишко и опять, может быть, выступите в роли Ромео, но я тогда уже не буду кормилицей! Я буду сидеть в партере и наслаждаться.
А что ей было хлопот и забот со стиркой и глаженьем! Надо было отпустить Петьку домой с таким же запасом чистого белья, с каким он приехал. Она продела также в его янтарное сердечко новую чёрную ленточку. Кроме этого сердечка ей бы ничего не хотелось получить от Петьки на память, но сердечка она не получила. Сам Петька получил от господина Габриэля на память французский словарь, служивший им при занятиях и весь испещрённый на полях собственноручными примечаниями господина Габриэля. Хозяйка же поднесла юноше букет из роз и сердечной травки. Розы, конечно, скоро увянут, но травка могла перезимовать, если её не ставить в воду. Кроме того госпожа Габриэль написала на листочке для альбома изречение Гёте: «Umgang mit Frauen ist das Element guter Sitten», но не в подлиннике, а в собственном переводе: «Общение с дамами — условие хороших нравов. Гёте». — Он был великий человек! — прибавила она. — Жаль только, что он написал Фауста, — я его совсем не понимаю. И Габриэль говорит то же. — Юный Массен преподнёс Петьке не совсем неудачный рисунок, изображавший висевшего на виселице господина Габриэля с розгой в руках. Подпись внизу гласила: «Первый путеводитель великого артиста на пути науки». Примус подарил Петьке пару новых туфель, вышитых самою женою пробста; они были так велики, что Примус ещё несколько лет не мог бы пользоваться ими. На подошвах было написано чернилами: «На память от горюющего друга. Примус».
На вокзал провожал Петьку весь дом. «Никто не скажет, что вы уезжаете без sans adieu!» сказала госпожа Габриэль, целуя Петьку на прощание. «Я не стесняюсь!» — заявила она. — «Открыто всё можно, лишь бы не тайком!» Вот раздался свисток, юный Массен и Примус прокричали «ура», «домашний скарб» подхватил, госпожа Габриэль отёрла глаза и замахала платком; супруг её ограничился одним словом: «Vale!»
Мимо окон вагона замелькали деревни и местечки. Было ли их обитателям так же весело, как Петьке? Он думал об этом, думал о своём счастье, о золотом яблоке, которое видела у него в руке бабушка, когда он был ребёнком, вспоминал о своей счастливой находке в канавке, но больше всего думал о своём вновь обретённом голосе, и о познаниях, которыми он запасся за эти два года. Он стал, ведь, совсем иным человеком! Внутри его всё ликовало
