театру въ столицѣ. Тамъ, вѣдь, онъ надѣялся когда-нибудь выступить уже знаменитымъ пѣвцомъ. Но увы! голосъ его все еще не возвращался, и это сильно огорчало Петьку. Кто могъ утѣшить его? Ни господинъ Габріэль и ни его супруга; одинъ Господь Богъ. Онъ ниспосылаетъ людямъ утѣшеніе по разному; Петькѣ оно было ниспослано во снѣ; не даромъ же онъ былъ счастливцемъ!
Однажды ночью ему приснилось, что настала Троица и что онъ гуляетъ въ чудесномъ зеленомъ лѣсу; сквозь листву деревьевъ свѣтитъ солнышко; на землѣ коверъ изъ анемоновъ и скороспѣлокъ. Вотъ закуковала кукушка. «Сколько лѣтъ мнѣ жить?» спросилъ Петька. Это всегда спрашиваютъ, когда въ первый разъ услышатъ кукушку весною. «Ку-ку!» прокуковала птичка и смолкла. «Что же это, мнѣ осталось жить одинъ годъ?» сказалъ Петька. «Маловато! Не угодно-ли начать снова?» И кукушка принялась куковать безъ счета! Кончилось тѣмъ, что закуковалъ съ нею и Петька, да такъ хорошо, словно и впрямь былъ кукушкой, только его «ку-ку» звучали еще громче, еще чище. Запѣли птички; Петька сталъ подражать и птичкамъ, и перещеголялъ и ихъ. Его звонкій дѣтскій голосокъ вернулся къ нему, и онъ ликовалъ. Проснувшись, Петька себя не вспомнилъ отъ радости: теперь онъ былъ увѣренъ, что голосъ его не пропалъ, что въ одно прекрасное весеннее утро онъ вернется къ нему такой же свѣжій, чистый, какъ и прежде! И Петька, убаюканный этою радостною надеждою, заснулъ опять. Голосъ, однако, не вернулся къ нему ни на слѣдующій день, ни черезъ недѣлю, ни черезъ мѣсяцъ. Въ ожиданіи, Петька жилъ вѣсточками о театрѣ родного города. Онѣ были для него манной небесной, духовнымъ хлѣбомъ; «крошки, вѣдь, тотъ же хлѣбъ», и Петька радъ былъ и крошкамъ—самымъ пустяшнымъ извѣстіямъ.
У господина Габріэля былъ сосѣдъ—мелочной торговецъ. Жена его, почтенная, живая и веселая женщина, но полнѣйшая невѣжда въ искусствѣ, побывала въ первый разъ въ столицѣ и вернулась оттуда въ полномъ восторгѣ отъ всего видѣннаго, даже отъ людей. Они, по ея разсказамъ, смѣялись каждому ея слову; въ этомъ, впрочемъ, не было ничего невѣроятнаго.
— А были-ли вы въ театрѣ?—спросилъ ее Петька.
— Какъ же!—отвѣтила она.—И упарилась же я тамъ! Поглядѣли бы вы на меня! Потъ лилъ градомъ!
— А что̀ же вы видѣли? Какую пьесу?
— Сейчасъ разскажу все! Я была тамъ два раза. Въ первый разъ представленіе было съ разговорами. Сначала пришла принцесса и давай тараторить: «та-та-та! та-та-та!» Потомъ явился мужчина, и оба затараторили наперебой: «та-та-та! та-та-та!» Послѣ того барыня шлепнулась! Она въ этотъ вечеръ цѣлыхъ пять разъ шлепалась. Въ другой разъ я попала на
театру в столице. Там, ведь, он надеялся когда-нибудь выступить уже знаменитым певцом. Но увы! голос его всё ещё не возвращался, и это сильно огорчало Петьку. Кто мог утешить его? Ни господин Габриэль и ни его супруга; один Господь Бог. Он ниспосылает людям утешение по-разному; Петьке оно было ниспослано во сне; недаром же он был счастливцем!
Однажды ночью ему приснилось, что настала Троица и что он гуляет в чудесном зелёном лесу; сквозь листву деревьев светит солнышко; на земле ковёр из анемонов и скороспелок. Вот закуковала кукушка. «Сколько лет мне жить?» — спросил Петька. Это всегда спрашивают, когда в первый раз услышат кукушку весною. «Ку-ку!» — прокуковала птичка и смолкла. «Что же это, мне осталось жить один год?» — сказал Петька. — «Маловато! Не угодно ли начать снова?» И кукушка принялась куковать без счёта! Кончилось тем, что закуковал с нею и Петька, да так хорошо, словно и впрямь был кукушкой, только его «ку-ку» звучали ещё громче, ещё чище. Запели птички; Петька стал подражать и птичкам, и перещеголял и их. Его звонкий детский голосок вернулся к нему, и он ликовал. Проснувшись, Петька себя не вспомнил от радости: теперь он был уверен, что голос его не пропал, что в одно прекрасное весеннее утро он вернётся к нему такой же свежий, чистый, как и прежде! И Петька, убаюканный этою радостною надеждою, заснул опять. Голос, однако, не вернулся к нему ни на следующий день, ни через неделю, ни через месяц. В ожидании, Петька жил весточками о театре родного города. Они были для него манной небесной, духовным хлебом; «крошки, ведь, тот же хлеб», и Петька рад был и крошкам — самым пустяшным известиям.
У господина Габриэля был сосед — мелочной торговец. Жена его, почтенная, живая и весёлая женщина, но полнейшая невежда в искусстве, побывала в первый раз в столице и вернулась оттуда в полном восторге от всего виденного, даже от людей. Они, по её рассказам, смеялись каждому её слову; в этом, впрочем, не было ничего невероятного.
— А были ли вы в театре? — спросил её Петька.
— Как же! — ответила она. — И упарилась же я там! Поглядели бы вы на меня! Пот лил градом!
— А что же вы видели? Какую пьесу?
— Сейчас расскажу всё! Я была там два раза. В первый раз представление было с разговорами. Сначала пришла принцесса и давай тараторить: «та-та-та! та-та-та!» Потом явился мужчина, и оба затараторили наперебой: «та-та-та! та-та-та!» После того барыня шлёпнулась! Она в этот вечер целых пять раз шлёпалась. В другой раз я попала на
