Страница:Андерсен-Ганзен 3.pdf/251

Эта страница была вычитана


какого удивленія по поводу моего прихода; его какъ будто занимало что-то совсѣмъ другое.—Подеста всегда дома для васъ, синьоръ!—вотъ все, что онъ сказалъ мнѣ. Въ большой залѣ стояла мертвая тишина; всѣ занавѣси были спущены. «Здѣсь жила Дездемона», подумалъ я: «здѣсь она страдала, и все же Отелло страдалъ еще ужаснѣе». И съ чего пришла мнѣ на умъ эта старая исторія! Я прошелъ въ комнату Розы; и здѣсь занавѣси были спущены, стоялъ полумракъ. Я опять почувствовалъ тотъ необъяснимый страхъ, который преслѣдовалъ меня во все время пути и гналъ въ Венецію. Дрожь пробѣжала по моему тѣлу; пришлось ухватиться за стулъ, чтобы не упасть. Въ эту минуту вошелъ Подеста, обнялъ меня и выразилъ свою радость по поводу моего пріѣзда. Я спросилъ о Розѣ и Маріи, и мнѣ показалось, что взглядъ его вдругъ принялъ серьезное выраженіе.—Онѣ уѣхали!—отвѣтилъ онъ.—Онѣ вздумали прокатиться въ Падую вмѣстѣ съ однимъ знакомымъ семействомъ. Вернутся онѣ завтра или послѣзавтра.—Не знаю почему, но я не повѣрилъ его словамъ. Можетъ быть, причиною было все то же болѣзненное состояніе мое, порожденное печалью и угнетеннымъ состояніемъ духа, достигшее теперь своего высшаго напряженія и готовое разразиться настоящею болѣзнью. Чѣмъ бы иначе и объяснить душевное возбужденіе, понудившее меня вернуться въ Венецію?

За ужиномъ я живо почувствовалъ отсутствіе Розы и Маріи; Подеста тоже былъ что-то не веселъ, но объяснялъ это какою-то затянувшеюся тяжбою, не представлявшею, впрочемъ, особенной важности.—И Поджіо тоже нигдѣ не видать!—вздохнулъ онъ.—Всѣ несчастья заразъ, да и вы больны! Веселый вечеръ, нечего сказать! Можетъ быть, вино подбодритъ насъ!.. Но вы блѣдны, какъ смерть!—вскричалъ онъ вдругъ, а я почувствовалъ въ эту минуту, что все вокругъ меня заплясало, завертѣлось, и затѣмъ я потерялъ сознаніе. У меня открылась нервная горячка.

Когда я пришелъ въ себя, я увидѣлъ, что лежу въ уютной полутемной комнатѣ. Возлѣ меня сидѣлъ Подеста. Онъ сказалъ мнѣ, что я долженъ остаться у него въ домѣ,—тогда я живо поправлюсь; Роза будетъ ухаживать за мною. О Маріи онъ не упомянулъ.

Я лежалъ въ полузабытьи; спустя нѣсколько времени я услышалъ, что дамы вернулись, и что я скоро увижу ихъ. Я и увидѣлъ Розу; она была печальна, мнѣ даже показалось, что она плакала. Не изъ-за меня же,—я чувствовалъ себя уже гораздо лучше. Наступилъ вечеръ, и мнѣ показалось, что въ домѣ вдругъ воцарилась какая-то зловѣщая тишина, и въ то же время началось усиленное движеніе. На мои вопросы отвѣчали уклончиво; но слухъ мой сталъ такъ болѣзненно-чутокъ, что я слышалъ не только шаги людей, расхаживавшихъ въ нижней залѣ подъ моей

Тот же текст в современной орфографии

какого удивления по поводу моего прихода; его как будто занимало что-то совсем другое. — Подеста всегда дома для вас, синьор! — вот всё, что он сказал мне. В большой зале стояла мёртвая тишина; все занавеси были спущены. «Здесь жила Дездемона», подумал я: «здесь она страдала, и всё же Отелло страдал ещё ужаснее». И с чего пришла мне на ум эта старая история! Я прошёл в комнату Розы; и здесь занавеси были спущены, стоял полумрак. Я опять почувствовал тот необъяснимый страх, который преследовал меня во всё время пути и гнал в Венецию. Дрожь пробежала по моему телу; пришлось ухватиться за стул, чтобы не упасть. В эту минуту вошёл Подеста, обнял меня и выразил свою радость по поводу моего приезда. Я спросил о Розе и Марии, и мне показалось, что взгляд его вдруг принял серьёзное выражение. — Они уехали! — ответил он. — Они вздумали прокатиться в Падую вместе с одним знакомым семейством. Вернутся они завтра или послезавтра. — Не знаю почему, но я не поверил его словам. Может быть, причиною было всё то же болезненное состояние моё, порождённое печалью и угнетённым состоянием духа, достигшее теперь своего высшего напряжения и готовое разразиться настоящею болезнью. Чем бы иначе и объяснить душевное возбуждение, понудившее меня вернуться в Венецию?

За ужином я живо почувствовал отсутствие Розы и Марии; Подеста тоже был что-то не весел, но объяснял это какою-то затянувшеюся тяжбою, не представлявшею, впрочем, особенной важности. — И Поджио тоже нигде не видать! — вздохнул он. — Все несчастья зараз, да и вы больны! Весёлый вечер, нечего сказать! Может быть, вино подбодрит нас!.. Но вы бледны, как смерть! — вскричал он вдруг, а я почувствовал в эту минуту, что всё вокруг меня заплясало, завертелось, и затем я потерял сознание. У меня открылась нервная горячка.

Когда я пришёл в себя, я увидел, что лежу в уютной полутёмной комнате. Возле меня сидел Подеста. Он сказал мне, что я должен остаться у него в доме, — тогда я живо поправлюсь; Роза будет ухаживать за мною. О Марии он не упомянул.

Я лежал в полузабытьи; спустя несколько времени я услышал, что дамы вернулись, и что я скоро увижу их. Я и увидел Розу; она была печальна, мне даже показалось, что она плакала. Не из-за меня же, — я чувствовал себя уже гораздо лучше. Наступил вечер, и мне показалось, что в доме вдруг воцарилась какая-то зловещая тишина, и в то же время началось усиленное движение. На мои вопросы отвечали уклончиво; но слух мой стал так болезненно-чуток, что я слышал не только шаги людей, расхаживавших в нижней зале под моей