пытство наѣзжихъ иностранцевъ обезпечивали импрессаріо хорошій сборъ даже два раза въ вечеръ. Афиша гласила: «Сегодня «Донна Каритея, королева Испанская»; музыка Меркаданте». «Можно, вѣдь, и уйти, если соскучишься!» подумалъ я. «А мнѣ хочется посмотрѣть на красивыхъ женщинъ. И во мнѣ кипитъ такая же кровь, какъ у Бернардо, какъ у Федериго! Полно насмѣхаться надъ мальчишкой изъ Кампаньи, у котораго-де въ жилахъ течетъ козье молоко! Да, смотри я на жизнь всегда такъ легко, какъ сейчасъ, мнѣ бы повезло не такъ! А жизнь такъ коротка! Старость несетъ съ собою леденящій морозъ!»
Я вошелъ; мнѣ вручили грязный билетикъ и указали на ложу, ближайшую къ сценѣ. Въ театрѣ было всего два яруса; зрительная зала была довольно глубока, но сцена съ блюдечко, а, между тѣмъ, дававшаяся опера требовала сложной постановки и большого числа участвующихъ лицъ. Внутренняя обивка ложъ была грязна и потрепана; низкій потолокъ просто давилъ залу. Какой-то человѣкъ, въ одномъ жилетѣ, безъ фрака, вышелъ зажигать лампы. Въ партерѣ шли громкіе разговоры. Вотъ появились музыканты,—всего четверо. По всему видно было, что́ обѣщало самое представленіе, но я всетаки рѣшилъ прослушать первое дѣйствіе и сталъ оглядывать дамъ въ ложахъ. Ни одна мнѣ не понравилась. Въ сосѣднюю ложу вошелъ молодой человѣкъ, съ которымъ я встрѣчался въ обществѣ. Онъ поздоровался со мною, улыбаясь и выражая свое удивленіе по поводу нашей встрѣчи въ такомъ театрикѣ.—Впрочемъ,—прибавилъ онъ:—здѣсь часто можно очутиться въ очень пріятномъ сосѣдствѣ, да и знакомства при этомъ мягкомъ полусвѣтѣ завязываются очень легко!—Онъ говорилъ такъ громко, что ему зашикали,—увертюра уже началась. Музыка была плачевная. Весь хоръ состоялъ изъ двухъ женщинъ и трехъ мужчинъ, взятыхъ какъ будто прямо отъ сохи и облеченныхъ въ рыцарскіе наряды.—Да, не важно!—сказалъ мой сосѣдъ.—Но солисты здѣсь иногда очень приличны. Комикъ, напримѣръ, годился бы на сцену любого большого театра. О, Господи!—вздохнулъ онъ вдругъ, при видѣ выступившей на сцену, въ сопровожденіи двухъ дамъ, королевы:—Такъ сегодня поетъ она! Ну, тогда я не дамъ и гроша за все представленіе. Жанетта была бы куда лучше!
Королеву пѣла маленькая, невзрачная особа съ тонкимъ, острымъ профилемъ и впалыми глазами. Костюмъ сидѣлъ на ней плохо; королевою явилась сама нищета; и всетаки меня удивило какое-то особое благородство ея манеръ, такъ мало вязавшееся со всѣмъ остальнымъ; молоденькой, хорошенькой дѣвушкѣ оно было бы какъ нельзя болѣе къ лицу. Вотъ пѣвица подошла къ самой рампѣ… Сердце мое забилось, и я, отказываясь вѣрить собственнымъ глазамъ, едва посмѣлъ спросить сосѣда объ ея имени.—Ее зовутъ Аннунціатою!—отвѣтилъ онъ.—У нея ни голоса,
пытство наезжих иностранцев обеспечивали импрессарио хороший сбор даже два раза в вечер. Афиша гласила: «Сегодня «Донна Каритея, королева Испанская»; музыка Меркаданте». «Можно, ведь, и уйти, если соскучишься!» подумал я. «А мне хочется посмотреть на красивых женщин. И во мне кипит такая же кровь, как у Бернардо, как у Федериго! Полно насмехаться над мальчишкой из Кампаньи, у которого-де в жилах течёт козье молоко! Да, смотри я на жизнь всегда так легко, как сейчас, мне бы повезло не так! А жизнь так коротка! Старость несёт с собою леденящий мороз!»
Я вошёл; мне вручили грязный билетик и указали на ложу, ближайшую к сцене. В театре было всего два яруса; зрительная зала была довольно глубока, но сцена с блюдечко, а, между тем, дававшаяся опера требовала сложной постановки и большого числа участвующих лиц. Внутренняя обивка лож была грязна и потрёпана; низкий потолок просто давил залу. Какой-то человек, в одном жилете, без фрака, вышел зажигать лампы. В партере шли громкие разговоры. Вот появились музыканты, — всего четверо. По всему видно было, что́ обещало самое представление, но я всё-таки решил прослушать первое действие и стал оглядывать дам в ложах. Ни одна мне не понравилась. В соседнюю ложу вошёл молодой человек, с которым я встречался в обществе. Он поздоровался со мною, улыбаясь и выражая своё удивление по поводу нашей встречи в таком театрике. — Впрочем, — прибавил он: — здесь часто можно очутиться в очень приятном соседстве, да и знакомства при этом мягком полусвете завязываются очень легко! — Он говорил так громко, что ему зашикали, — увертюра уже началась. Музыка была плачевная. Весь хор состоял из двух женщин и трёх мужчин, взятых как будто прямо от сохи и облечённых в рыцарские наряды. — Да, не важно! — сказал мой сосед. — Но солисты здесь иногда очень приличны. Комик, например, годился бы на сцену любого большого театра. О, Господи! — вздохнул он вдруг, при виде выступившей на сцену, в сопровождении двух дам, королевы: — Так сегодня поёт она! Ну, тогда я не дам и гроша за всё представление. Жанетта была бы куда лучше!
Королеву пела маленькая, невзрачная особа с тонким, острым профилем и впалыми глазами. Костюм сидел на ней плохо; королевою явилась сама нищета; и всё-таки меня удивило какое-то особое благородство её манер, так мало вязавшееся со всем остальным; молоденькой, хорошенькой девушке оно было бы как нельзя более к лицу. Вот певица подошла к самой рампе… Сердце моё забилось, и я, отказываясь верить собственным глазам, едва посмел спросить соседа об её имени. — Её зовут Аннунциатою! — ответил он. — У неё ни голоса,
