въ сравненіи съ другими женщинами, мнѣ бы не хотѣлось, чтобы она вышла за тебя! Вотъ Лара, та была бы для тебя ангеломъ-хранителемъ!
Я долженъ былъ разсказать Фламиніи и о своемъ дебютѣ въ Санъ-Карло, и она нашла, что импровизировать передъ многотысячною театральною публикой было куда страшнѣе, нежели предъ разбойниками въ пещерѣ. Я показалъ ей газету, въ которой былъ помѣщенъ критическій отчетъ о моемъ первомъ дебютѣ. Какъ часто я перечитывалъ его самъ! Эта газета изъ другого города очень заинтересовала Фламинію, и она принялась проглядывать ея столбцы. Вдругъ она взглянула на меня и сказала:—А ты и не сказалъ мнѣ, что Аннунціата была въ Неаполѣ въ одно время съ тобою! Здѣсь напечатано, что она должна была выступать какъ-разъ въ день твоего отъѣзда.
— Аннунціата!—прошепталъ я, впиваясь глазами въ газету, которую столько разъ бралъ въ руки, но всякій разъ прочитывалъ лишь ту статью, гдѣ говорилось обо мнѣ.—Этого я не видѣлъ!—пробормоталъ я, и мы молча поглядѣли другъ на друга.—Да, и слава Богу, что я не встрѣтилъ, не видѣлъ ея,—она, вѣдь, уже не могла принадлежать мнѣ!
— А если бы ты увидѣлся съ нею теперь?—спросила Фламинія.—Ты бы обрадовался?
— Нѣтъ! Кромѣ боли и горя я ничего бы не испыталъ! Той Аннунціаты, которая плѣнила меня, идеальный образъ которой я еще ношу въ душѣ, я бы уже не нашелъ въ ней! Она явилась бы для меня новымъ существомъ, пробудила бы во мнѣ одни горькія воспоминанія. Нѣтъ! Мнѣ надо забыть ее, смотрѣть на нее, какъ на умершую!
Однажды послѣ обѣда, въ жаркую пору дня, я вошелъ въ большую залу, окна которой были густо увиты зелеными ползучими растеніями. Фламинія сидѣла у окна, опершись щекой на руку, и дремала. Сонъ ея былъ такъ легокъ, что она, казалось, закрыла глаза только шутя. Грудь ея тихо поднималась. «Лара!» вдругъ прошептала она. Ей вѣроятно, приснилось мое видѣніе въ сіяющей пещерѣ. На губахъ ея заиграла улыбка, и она открыла глаза.
— Антоніо!—сказала она.—А я заснула, и знаешь, кого видѣла во снѣ?—Лару!—отвѣтилъ я; сама Фламинія съ закрытыми глазами невольно напомнила мнѣ слѣпую красавицу.—Да!—подтвердила она.—Мы летѣли вмѣстѣ съ нею надъ огромнымъ чуднымъ моремъ, о которомъ ты мнѣ разсказывалъ. Изъ средины его поднималась гора, и на ней сидѣлъ ты, такой грустный, какимъ часто бываешь. «Слетимъ къ нему!» сказала Лара и стала опускаться. Я хотѣла послѣдовать за нею, но воздухъ не давалъ мнѣ опуститься, и каждый взмахъ крыльевъ вмѣсто того, чтобы приблизить меня къ ней, только удалялъ отъ нея еще больше. Но вотъ,
в сравнении с другими женщинами, мне бы не хотелось, чтобы она вышла за тебя! Вот Лара, та была бы для тебя ангелом-хранителем!
Я должен был рассказать Фламинии и о своем дебюте в Сан-Карло, и она нашла, что импровизировать перед многотысячною театральною публикой было куда страшнее, нежели пред разбойниками в пещере. Я показал ей газету, в которой был помещён критический отчёт о моём первом дебюте. Как часто я перечитывал его сам! Эта газета из другого города очень заинтересовала Фламинию, и она принялась проглядывать её столбцы. Вдруг она взглянула на меня и сказала: — А ты и не сказал мне, что Аннунциата была в Неаполе в одно время с тобою! Здесь напечатано, что она должна была выступать как раз в день твоего отъезда.
— Аннунциата! — прошептал я, впиваясь глазами в газету, которую столько раз брал в руки, но всякий раз прочитывал лишь ту статью, где говорилось обо мне. — Этого я не видел! — пробормотал я, и мы молча поглядели друг на друга. — Да, и слава Богу, что я не встретил, не видел её, — она, ведь, уже не могла принадлежать мне!
— А если бы ты увиделся с нею теперь? — спросила Фламиния. — Ты бы обрадовался?
— Нет! Кроме боли и горя я ничего бы не испытал! Той Аннунциаты, которая пленила меня, идеальный образ которой я ещё ношу в душе, я бы уже не нашёл в ней! Она явилась бы для меня новым существом, пробудила бы во мне одни горькие воспоминания. Нет! Мне надо забыть её, смотреть на неё, как на умершую!
Однажды после обеда, в жаркую пору дня, я вошёл в большую залу, окна которой были густо увиты зелёными ползучими растениями. Фламиния сидела у окна, опершись щекой на руку, и дремала. Сон её был так лёгок, что она, казалось, закрыла глаза только шутя. Грудь её тихо поднималась. «Лара!» вдруг прошептала она. Ей вероятно, приснилось моё видение в сияющей пещере. На губах её заиграла улыбка, и она открыла глаза.
— Антонио! — сказала она. — А я заснула, и знаешь, кого видела во сне? — Лару! — ответил я; сама Фламиния с закрытыми глазами невольно напомнила мне слепую красавицу. — Да! — подтвердила она. — Мы летели вместе с нею над огромным чудным морем, о котором ты мне рассказывал. Из средины его поднималась гора, и на ней сидел ты, такой грустный, каким часто бываешь. «Слетим к нему!» сказала Лара и стала опускаться. Я хотела последовать за нею, но воздух не давал мне опуститься, и каждый взмах крыльев вместо того, чтобы приблизить меня к ней, только удалял от неё ещё больше. Но вот,
