Страница:Андерсен-Ганзен 3.pdf/178

Эта страница была вычитана


настырь и вмѣстѣ съ тѣмъ гостиница для путешественниковъ. Противъ него глубокая пещера. Франческу несли на носилкахъ, а мы слѣдовали за нею по высѣченной въ скалѣ тропинкѣ пѣшкомъ; глубоко подъ нами лежало голубое море. Наконецъ, мы достигли монастырскихъ воротъ; прямо противъ насъ зіяла пещера. Въ глубинѣ виднѣлись три креста съ распятыми на нихъ Спасителемъ и двумя разбойниками. Повыше надъ ними, на камнѣ, стояли колѣнопреклоненные ангелы съ большими бѣлыми крыльями и въ пестрыхъ одѣяньяхъ. Изображенія были самой грубой работы, всѣ изъ крашеннаго дерева, но благочестивыя души умѣютъ вдохнуть красоту и въ самыя простыя, грубыя изображенія.

Мы прошли по маленькому дворику и поднялись въ отведенныя намъ комнаты. Изъ окна моей видна была безконечная синева моря вплоть до самой Сициліи; вдали на горизонтѣ блестѣли серебряными точками корабли.

— Господинъ импровизаторъ!—сказалъ Дженаро.—Не спуститься-ли намъ въ болѣе низменныя сферы—поглядѣть, не найдется-ли и тамъ такихъ же красотъ, какъ здѣсь? Я говорю о красотѣ женской. Навѣрно мы найдемъ что-нибудь получше англичанокъ, нашихъ сосѣдокъ! Онѣ черезчуръ ужъ холодны и блѣдны. А вы, вѣдь, другъ женщинъ? Ахъ, извините! Вѣдь, это онѣ-то какъ-разъ и вернули васъ свѣту и доставили мнѣ пріятный вечеръ въ театрѣ и ваше интересное знакомство!—Мы спустились по тропинкѣ.—А слѣпая-то въ Пестумѣ была хороша!—продолжалъ онъ.—Я, пожалуй, выпишу ее вмѣстѣ съ калабрійскимъ виномъ къ себѣ, въ Неаполь. Она не хуже вина заставляетъ волноваться мою кровь!

Мы вошли въ городъ; зданія и улицы были въ немъ какъ-то скученны; даже тѣсное римское Гэто могло показаться въ сравненіи съ Амальфи обширною Корсо. Улицы здѣсь ни что иное, какъ узенькіе проходы между высокими домами, а частью проложены даже черезъ самые дома. Мы то проходили по длиннымъ корридорамъ, мимо дверей, въ которыя виднѣлись темныя, узкія комнаты, то по узкимъ переулкамъ, между глухими стѣнами и скалами, то поднимались, то спускались по лѣстницамъ, словомъ путались въ какомъ-то грязномъ лабиринтѣ. Часто и не разобрать было, идешь-ли по комнатѣ, или по улицѣ. Во многихъ мѣстахъ въ корридорахъ горѣли лампы, а то, несмотря на дневную пору, въ нихъ было бы темно, какъ ночью. Наконецъ, мы вздохнули свободнѣе, выйдя на большой каменный мостъ, соединявшій двѣ скалы. Передъ мостомъ оказалась небольшая площадь, пожалуй, самая обширная во всемъ городѣ. На ней плясали сальтарелло двѣ дѣвочки; на нихъ любовался маленькій, прелестный, какъ амурчикъ, смуглокожій и совсѣмъ голенькій мальчуганъ. Здѣсь не боятся озябнуть! Самый страшный холодъ въ Амальфи—это восемь градусовъ тепла.

Близехонько отъ небольшой башни, воздвигнутой на скалистомъ вы-

Тот же текст в современной орфографии

настырь и вместе с тем гостиница для путешественников. Против него глубокая пещера. Франческу несли на носилках, а мы следовали за нею по высеченной в скале тропинке пешком; глубоко под нами лежало голубое море. Наконец, мы достигли монастырских ворот; прямо против нас зияла пещера. В глубине виднелись три креста с распятыми на них Спасителем и двумя разбойниками. Повыше над ними, на камне, стояли коленопреклонённые ангелы с большими белыми крыльями и в пёстрых одеяньях. Изображения были самой грубой работы, все из крашенного дерева, но благочестивые души умеют вдохнуть красоту и в самые простые, грубые изображения.

Мы прошли по маленькому дворику и поднялись в отведённые нам комнаты. Из окна моей видна была бесконечная синева моря вплоть до самой Сицилии; вдали на горизонте блестели серебряными точками корабли.

— Господин импровизатор! — сказал Дженаро. — Не спуститься ли нам в более низменные сферы — поглядеть, не найдётся ли и там таких же красот, как здесь? Я говорю о красоте женской. Наверно мы найдём что-нибудь получше англичанок, наших соседок! Они чересчур уж холодны и бледны. А вы, ведь, друг женщин? Ах, извините! Ведь, это они-то как раз и вернули вас свету и доставили мне приятный вечер в театре и ваше интересное знакомство! — Мы спустились по тропинке. — А слепая-то в Пестуме была хороша! — продолжал он. — Я, пожалуй, выпишу её вместе с калабрийским вином к себе, в Неаполь. Она не хуже вина заставляет волноваться мою кровь!

Мы вошли в город; здания и улицы были в нём как-то скученны; даже тесное римское Гэто могло показаться в сравнении с Амальфи обширною Корсо. Улицы здесь ни что иное, как узенькие проходы между высокими домами, а частью проложены даже через самые дома. Мы то проходили по длинным коридорам, мимо дверей, в которые виднелись тёмные, узкие комнаты, то по узким переулкам, между глухими стенами и скалами, то поднимались, то спускались по лестницам, словом путались в каком-то грязном лабиринте. Часто и не разобрать было, идёшь ли по комнате, или по улице. Во многих местах в коридорах горели лампы, а то, несмотря на дневную пору, в них было бы темно, как ночью. Наконец, мы вздохнули свободнее, выйдя на большой каменный мост, соединявший две скалы. Перед мостом оказалась небольшая площадь, пожалуй, самая обширная во всём городе. На ней плясали сальтарелло две девочки; на них любовался маленький, прелестный, как амурчик, смуглокожий и совсем голенький мальчуган. Здесь не боятся озябнуть! Самый страшный холод в Амальфи — это восемь градусов тепла.

Близёхонько от небольшой башни, воздвигнутой на скалистом вы-