стирается до самаго моря, и въ той сторонѣ виднѣется утесъ Цицелло—прежній островъ Цирцеи, возлѣ котораго, согласно преданію, потерпѣлъ крушеніе Одиссей.
Туманъ мало-по-малу рѣдѣлъ и открывалъ зеленую равнину, на которой блестѣли, точно холсты, разостланные по лугамъ для бѣленья, серебристые каналы. Солнце такъ и палило, хотя и было только начало марта. Въ высокой травѣ бродили стада буйволовъ, бѣгали табуны лошадей; рѣзвые кони то и дѣло брыкались за<дн>ими ногами, такъ что изъ топкой почвы высоко летѣли вверхъ водяные брызги. Забавныя позы и шаловливые прыжки животныхъ такъ и просились на полотно художника. Налѣво отъ меня подымался цѣлый столбъ густого чернаго дыма; это пастухи зажгли костеръ, чтобы очистить воздухъ возлѣ своихъ хижинъ. Мнѣ встрѣтился крестьянинъ; желтое, болѣзненное лицо его составляло рѣзкій контрастъ съ окружающею пышною растительностью. На своемъ черномъ конѣ онъ казался просто мертвецомъ; въ рукахъ у него было что-то вродѣ копья, которымъ онъ сгонялъ въ кучу разсыпавшихся по болоту буйволовъ. Нѣкоторые изъ нихъ лежали прямо въ грязи, высунувъ изъ нея только безобразныя морды со злыми глазами. По краямъ дороги попадались также трехъ и четырехъэтажные дома—почтовыя станціи; ихъ стѣны тоже свидѣтельствовали о ядовитости болотныхъ испареній: всѣ онѣ сплошь были покрыты густою плѣсенью. И на зданіяхъ, какъ и на людяхъ, лежалъ тотъ же отпечатокъ гнилости, что представляло такой рѣзкій контрастъ съ богатою, свѣжею растительностью и живительною теплотою солнца. Мое болѣзненное настроеніе заставило меня увидѣть въ этой картинѣ живое изображеніе лживости и бренности земного счастья на землѣ. Да, человѣкъ почти всегда смотритъ на жизнь и природу сквозь очки душевнаго настроенія; если очки изъ чернаго стекла—все рисуется ему въ черномъ свѣтѣ, если изъ розоваго—въ розовомъ. Приблизительно за часъ до Ave Maria я, наконецъ, оставилъ болота позади себя. Желтоватые кряжи горъ становились все ближе и ближе, а какъ-разъ передъ ними лежалъ и городокъ Террачина, отличающійся чудною, богатою природою. Недалеко отъ дороги росли три высокія пальмы, покрытыя плодами; огромные фруктовые сады покрывали скаты горъ, словно безконечные зеленые ковры, усѣянные милліонами золотыхъ блестковъ; это были апельсины и лимоны, подъ тяжестью которыхъ вѣтви деревьевъ пригибались къ самой землѣ. Передъ крестьянскимъ домикомъ, стоявшимъ у дороги, была навалена цѣлая груда лимоновъ, точно сбитыхъ съ деревьевъ каштановъ. Въ ущельяхъ росли дикіе темнокрасные левкои и розмаринъ; ими же была одѣта вершина скалы, гдѣ находятся великолѣпныя развалины замка короля вестготовъ Теодориха.
Развернувшаяся предо мною картина просто ослѣпила меня, и я во-
стирается до самого моря, и в той стороне виднеется утёс Цицелло — прежний остров Цирцеи, возле которого, согласно преданию, потерпел крушение Одиссей.
Туман мало-помалу редел и открывал зелёную равнину, на которой блестели, точно холсты, разостланные по лугам для беленья, серебристые каналы. Солнце так и палило, хотя и было только начало марта. В высокой траве бродили стада буйволов, бегали табуны лошадей; резвые кони то и дело брыкались задними ногами, так что из топкой почвы высоко летели вверх водяные брызги. Забавные позы и шаловливые прыжки животных так и просились на полотно художника. Налево от меня подымался целый столб густого чёрного дыма; это пастухи зажгли костёр, чтобы очистить воздух возле своих хижин. Мне встретился крестьянин; жёлтое, болезненное лицо его составляло резкий контраст с окружающею пышною растительностью. На своем чёрном коне он казался просто мертвецом; в руках у него было что-то вроде копья, которым он сгонял в кучу рассыпавшихся по болоту буйволов. Некоторые из них лежали прямо в грязи, высунув из неё только безобразные морды со злыми глазами. По краям дороги попадались также трёх и четырёхэтажные дома — почтовые станции; их стены тоже свидетельствовали о ядовитости болотных испарений: все они сплошь были покрыты густою плесенью. И на зданиях, как и на людях, лежал тот же отпечаток гнилости, что представляло такой резкий контраст с богатою, свежею растительностью и живительною теплотою солнца. Моё болезненное настроение заставило меня увидеть в этой картине живое изображение лживости и бренности земного счастья на земле. Да, человек почти всегда смотрит на жизнь и природу сквозь очки душевного настроения; если очки из чёрного стекла — всё рисуется ему в чёрном свете, если из розового — в розовом. Приблизительно за час до Ave Maria я, наконец, оставил болота позади себя. Желтоватые кряжи гор становились всё ближе и ближе, а как раз перед ними лежал и городок Террачина, отличающийся чудною, богатою природою. Недалеко от дороги росли три высокие пальмы, покрытые плодами; огромные фруктовые сады покрывали скаты гор, словно бесконечные зелёные ковры, усеянные миллионами золотых блестков; это были апельсины и лимоны, под тяжестью которых ветви деревьев пригибались к самой земле. Перед крестьянским домиком, стоявшим у дороги, была навалена целая груда лимонов, точно сбитых с деревьев каштанов. В ущельях росли дикие тёмно-красные левкои и розмарин; ими же была одета вершина скалы, где находятся великолепные развалины замка короля вестготов Теодориха.
Развернувшаяся предо мною картина просто ослепила меня, и я во-
