восхищенія, а во второй разъ встрѣтилъ знаменитою артисткою, сводившею съ ума весь Римъ! Вы казались тогда счастливою и, надѣюсь, что оно такъ и было?
Я слегка наклонился къ ней; она посмотрѣла на меня грустнымъ взглядомъ и сказала:
— Счастливое, осыпаемое похвалами дитя скоро стало круглою сиротою, безпріютною птичкой на голой вѣткѣ; она умерла бы съ голоду, если бы не всѣми презираемый еврей! Онъ заботился о ней до тѣхъ поръ, пока она не смогла подняться на собственныхъ крылышкахъ надъ бурнымъ моремъ житейскимъ.
Она умолкла, покачала головою и затѣмъ продолжала:
— Но такія исторіи вовсе не занимательны для постороннихъ, и я не знаю, зачѣмъ завела разговоръ объ этомъ!
Тутъ она хотѣла встать, но я схватилъ ея руку и спросилъ:
— Развѣ я для васъ совсѣмъ посторонній?
Она молча поглядѣла передъ собой и сказала съ грустною улыбкой.
— Да, и я видѣла хорошія минуты въ жизни и…—добавила она съ обычною веселостью:—только ихъ и буду помнить! Наша встрѣча въ дѣтствѣ и ваши воспоминанія заставили и меня углубиться въ прошлое и созерцать его картины вмѣсто того, чтобы любоваться окружающими насъ.
Вернувшись въ отель Аннунціаты, мы узнали, что безъ насъ былъ Бернардо; ему сказали, что Аннунціата со своею старою воспитательницей и со мною куда-то уѣхали. Я могъ представить себѣ его досаду, но вмѣсто того, чтобы опечалиться за него, какъ прежде, продолжалъ питать къ нему вызванныя во мнѣ моею любовью къ Аннунціатѣ непріязненныя чувства. Что-жъ, онъ самъ такъ часто желалъ, чтобы я, наконецъ, выказалъ характеръ, хотя бы даже противъ него самого! Ну, вотъ, пусть теперь полюбуется!
Въ ушахъ моихъ не переставали раздаваться слова Аннунціаты, сказавшей, что безпріютную птичку пріютилъ всѣми презираемый еврей. Въ такомъ случаѣ Бернардо не ошибался! Это ее онъ видѣлъ у старика Ганноха! Обстоятельство это безконечно интересовало меня, но какъ завязать съ ней объ этомъ разговоръ?
Явившись къ ней опять на другой день, я узналъ, что она разучиваетъ въ своей комнатѣ новую партію. Пришлось вступить въ бесѣду со старухою, которая оказалась еще болѣе глухою, нежели я предполагалъ. Она, повидимому, была мнѣ очень благодарна за то, что я занялся ею. Мнѣ вспомнилось, какъ ласково она посмотрѣла на меня послѣ моей импровизаціи,—значитъ она поняла ее?
— Да!—отвѣтила она.—Я поняла все, отчасти изъ выраженія вашего лица, отчасти изъ нѣкоторыхъ отдѣльныхъ словъ, долетѣвшихъ до меня.
восхищения, а во второй раз встретил знаменитою артисткою, сводившею с ума весь Рим! Вы казались тогда счастливою и, надеюсь, что оно так и было?
Я слегка наклонился к ней; она посмотрела на меня грустным взглядом и сказала:
— Счастливое, осыпаемое похвалами дитя скоро стало круглою сиротою, бесприютною птичкой на голой ветке; она умерла бы с голоду, если бы не всеми презираемый еврей! Он заботился о ней до тех пор, пока она не смогла подняться на собственных крылышках над бурным морем житейским.
Она умолкла, покачала головою и затем продолжала:
— Но такие истории вовсе не занимательны для посторонних, и я не знаю, зачем завела разговор об этом!
Тут она хотела встать, но я схватил её руку и спросил:
— Разве я для вас совсем посторонний?
Она молча поглядела перед собой и сказала с грустною улыбкой.
— Да, и я видела хорошие минуты в жизни и… — добавила она с обычною весёлостью: — только их и буду помнить! Наша встреча в детстве и ваши воспоминания заставили и меня углубиться в прошлое и созерцать его картины вместо того, чтобы любоваться окружающими нас.
Вернувшись в отель Аннунциаты, мы узнали, что без нас был Бернардо; ему сказали, что Аннунциата со своею старою воспитательницей и со мною куда-то уехали. Я мог представить себе его досаду, но вместо того, чтобы опечалиться за него, как прежде, продолжал питать к нему вызванные во мне моею любовью к Аннунциате неприязненные чувства. Что ж, он сам так часто желал, чтобы я, наконец, выказал характер, хотя бы даже против него самого! Ну, вот, пусть теперь полюбуется!
В ушах моих не переставали раздаваться слова Аннунциаты, сказавшей, что бесприютную птичку приютил всеми презираемый еврей. В таком случае Бернардо не ошибался! Это её он видел у старика Ганноха! Обстоятельство это бесконечно интересовало меня, но как завязать с ней об этом разговор?
Явившись к ней опять на другой день, я узнал, что она разучивает в своей комнате новую партию. Пришлось вступить в беседу со старухою, которая оказалась ещё более глухою, нежели я предполагал. Она, по-видимому, была мне очень благодарна за то, что я занялся ею. Мне вспомнилось, как ласково она посмотрела на меня после моей импровизации, — значит она поняла её?
— Да! — ответила она. — Я поняла всё, отчасти из выражения вашего лица, отчасти из некоторых отдельных слов, долетевших до меня.
