зналъ это заранѣе, да и служанка поспѣшила сознаться: еще бы! этотъ проклятый ключъ зналъ рѣшительно все!
— Ну, не замѣчательно-ли это?—спрашивалъ совѣтникъ.—Вотъ это такъ ключъ! А на вопросъ о судьбѣ Лотты-Лены онъ отвѣтилъ: „Побѣда и счастье“! Ну, вотъ и посмотримъ! Я-то ужъ ручаюсь за него!
— Какъ все это мило!—говорила Лотта-Лена.
Сама совѣтница не была такъ довѣрчива, но не выражала своихъ сомнѣній при мужѣ, а только послѣ какъ-то призналась Лоттѣ-Ленѣ, что мужъ ея молодымъ человѣкомъ самъ безъ ума былъ отъ театра. Толкни его тогда кто-нибудь на сцену, онъ бы навѣрно сдѣлался актеромъ, но родители, напротивъ, оттолкнули его отъ этого. Но онъ все-таки желалъ какъ-нибудь пробраться на сцену и даже написалъ ради этого комедію.
— Я довѣряю вамъ большую тайну, милочка!—говорила совѣтница.—Комедія была не дурна, ее приняли на королевскую сцену и—освистали! Съ тѣхъ поръ о ней не было и слуха, чему я очень рада. Я, вѣдь, жена его и хорошо его знаю! Теперь и вы хотите пойти по той же дорогѣ—желаю вамъ всего хорошаго, но сомнѣваюсь въ успѣхѣ! Не вѣрю я въ ключъ!
А Лотта-Лена вѣрила и вполнѣ сходилась въ этомъ случаѣ съ совѣтникомъ. Вообще сердца ихъ отлично понимали другъ друга, но въ предѣлахъ честныхъ и благородныхъ отношеній.
Дѣвушка въ самомъ дѣлѣ отличалась многими достоинствами, которыхъ не могла не цѣнить и сама совѣтница. Лотта-Лена умѣла дѣлать крахмалъ изъ картофеля, перешивать старые шелковые чулки на перчатки и обтягивать заново свои шелковые бальные башмачки, даромъ что у нея хватало средствъ одѣваться во все новое. У нея, вѣдь, были, какъ выражался мелочной торговецъ, „и монетки въ шкатулкѣ и облигаціи въ денежномъ ящикѣ“. Словомъ, она бы какъ-разъ годилась въ жены аптекарю, думалось совѣтницѣ, но она ни сама не заговаривала объ этомъ, ни къ ключу не прибѣгала. Аптекарь долженъ былъ въ скоромъ времени обзавестись собственной аптечкой въ одномъ изъ ближайшихъ большихъ провинціальныхъ городовъ.
Лотта-Лена все еще читала „Дювеке“ и „Обхожденіе съ людьми“. Она держала у себя эти книги два года, но зато и выучила наизусть одну—„Дювеке“, выучила всѣ роли, а сама-то собиралась выступить лишь въ одной, именно въ роли Дювеке, но выступить не въ столицѣ, гдѣ всегда столько недоброжела-
знал это заранее, да и служанка поспешила сознаться: ещё бы! этот проклятый ключ знал решительно всё!
— Ну, не замечательно ли это? — спрашивал советник. — Вот это так ключ! А на вопрос о судьбе Лотты-Лены он ответил: «Победа и счастье»! Ну, вот и посмотрим! Я-то уж ручаюсь за него!
— Как всё это мило! — говорила Лотта-Лена.
Сама советница не была так доверчива, но не выражала своих сомнений при муже, а только после как-то призналась Лотте-Лене, что муж её молодым человеком сам без ума был от театра. Толкни его тогда кто-нибудь на сцену, он бы наверно сделался актёром, но родители, напротив, оттолкнули его от этого. Но он всё-таки желал как-нибудь пробраться на сцену и даже написал ради этого комедию.
— Я доверяю вам большую тайну, милочка! — говорила советница. — Комедия была недурна, её приняли на королевскую сцену и — освистали! С тех пор о ней не было и слуха, чему я очень рада. Я, ведь, жена его и хорошо его знаю! Теперь и вы хотите пойти по той же дороге — желаю вам всего хорошего, но сомневаюсь в успехе! Не верю я в ключ!
А Лотта-Лена верила и вполне сходилась в этом случае с советником. Вообще сердца их отлично понимали друг друга, но в пределах честных и благородных отношений.
Девушка в самом деле отличалась многими достоинствами, которых не могла не ценить и сама советница. Лотта-Лена умела делать крахмал из картофеля, перешивать старые шёлковые чулки на перчатки и обтягивать заново свои шёлковые бальные башмачки, даром что у неё хватало средств одеваться во всё новое. У неё, ведь, были, как выражался мелочной торговец, «и монетки в шкатулке и облигации в денежном ящике». Словом, она бы как раз годилась в жёны аптекарю, думалось советнице, но она ни сама не заговаривала об этом, ни к ключу не прибегала. Аптекарь должен был в скором времени обзавестись собственной аптечкой в одном из ближайших больших провинциальных городов.
Лотта-Лена всё ещё читала «Дювеке» и «Обхождение с людьми». Она держала у себя эти книги два года, но зато и выучила наизусть одну — «Дювеке», выучила все роли, а сама-то собиралась выступить лишь в одной, именно в роли Дювеке, но выступить не в столице, где всегда столько недоброжела-
