Страница:Андерсен-Ганзен 2.pdf/278

Эта страница была вычитана


У мальчишки рыжіе волосы! Слушай, что говоритъ барабанная кожа, а не мать! Трамъ-тамъ-тамъ!“

И весь городъ говорилъ то же, что барабанъ.


Мальчика снесли въ церковь и окрестили. Ну, противъ имени сказать было нечего: ребенка назвали Петромъ. Весь городъ и барабанъ звали его „рыжій барабанщиковъ Петръ“, но мать цѣловала золотистые волосы сына и звала его „золотымъ мальчикомъ“.

На глинистомъ откосѣ у дороги было выцарапано много именъ.

— Слава! Она что-нибудь да значитъ!—указалъ барабанщикъ и выцарапалъ тамъ свое имя и имя сынка.

Прилетѣли ласточки; онѣ видѣли въ своихъ странствіяхъ надписи попрочнѣе, вырѣзанныя на скалахъ и на стѣнахъ храмовъ въ Индостанѣ, надписи, вѣщавшія о могучихъ, славныхъ владыкахъ; но онѣ были такія древнія, что никто уже не могъ прочесть ихъ, никто не могъ выговорить этихъ безсмертныхъ именъ.

Слава! Знаменитое имя!

Ласточки устраивали себѣ на откосѣ гнѣзда, выкапывая въ мягкой глинѣ ямки; дождь и непогода тоже помогали стирать выцарапанныя тамъ имена. Скоро исчезли и имена барабанщика и Петра.

— Петрово имя все-таки продержалось полтора года!—сказалъ отецъ.

„Дуракъ!“ подумалъ пожарный барабанъ, но сказалъ только: „Дур-дур-дур-думъ-думъ-домъ!“

Рыжій барабанщиковъ Петръ былъ мальчикъ живой, веселый. Голосъ у него былъ чудесный; онъ могъ пѣть и пѣлъ, какъ птица въ лѣсу, не зная никакихъ мелодій, и все-таки выходила мелодія.

— Онъ будетъ пѣвчимъ!—говорила мать.—Будетъ пѣть въ церкви, стоять подъ тѣми прелестными вызолоченными херувимчиками, на которыхъ такъ похожъ!

„Рыжій котъ!“ говорили городскіе остряки. Барабанъ часто слышалъ это отъ сосѣдокъ.

— Не ходи домой, Петръ!—кричали уличные мальчишки.—А то ляжешь спать на чердакѣ, а въ верхнемъ этажѣ загорится! Вашему пожарному барабану будетъ дѣло!

— Берегитесь-ка вы барабанныхъ палокъ!—сказалъ Петръ и, какъ ни былъ малъ, храбро пошелъ прямо на мальчишекъ и


Тот же текст в современной орфографии

У мальчишки рыжие волосы! Слушай, что говорит барабанная кожа, а не мать! Трам-там-там!»

И весь город говорил то же, что барабан.


Мальчика снесли в церковь и окрестили. Ну, против имени сказать было нечего: ребёнка назвали Петром. Весь город и барабан звали его «рыжий барабанщиков Пётр», но мать целовала золотистые волосы сына и звала его «золотым мальчиком».

На глинистом откосе у дороги было выцарапано много имён.

— Слава! Она что-нибудь да значит! — указал барабанщик и выцарапал там своё имя и имя сынка.

Прилетели ласточки; они видели в своих странствиях надписи попрочнее, вырезанные на скалах и на стенах храмов в Индостане, надписи, вещавшие о могучих, славных владыках; но они были такие древние, что никто уже не мог прочесть их, никто не мог выговорить этих бессмертных имён.

Слава! Знаменитое имя!

Ласточки устраивали себе на откосе гнёзда, выкапывая в мягкой глине ямки; дождь и непогода тоже помогали стирать выцарапанные там имена. Скоро исчезли и имена барабанщика и Петра.

— Петрово имя всё-таки продержалось полтора года! — сказал отец.

«Дурак!» подумал пожарный барабан, но сказал только: «Дур-дур-дур-дум-дум-дом!»

Рыжий барабанщиков Пётр был мальчик живой, весёлый. Голос у него был чудесный; он мог петь и пел, как птица в лесу, не зная никаких мелодий, и всё-таки выходила мелодия.

— Он будет певчим! — говорила мать. — Будет петь в церкви, стоять под теми прелестными вызолоченными херувимчиками, на которых так похож!

«Рыжий кот!» говорили городские остряки. Барабан часто слышал это от соседок.

— Не ходи домой, Пётр! — кричали уличные мальчишки. — А то ляжешь спать на чердаке, а в верхнем этаже загорится! Вашему пожарному барабану будет дело!

— Берегитесь-ка вы барабанных палок! — сказал Пётр и, как ни был мал, храбро пошёл прямо на мальчишек и