на болѣе нѣжную, молодую, благочестивую и самъ сталъ оттого мягче душою; „половина“ его какъ будто измѣнилась, а въ сущности осталась тою же самою, только смягчилась съ годами. И вотъ, все горькое улетучилось, и дѣло пошло еще лучше. Дни идутъ за днями, все впередъ да впередъ, на радость и счастье, и вотъ, наконецъ—да, объ этомъ и сказано и написано въ книгахъ—придетъ день, когда меня не станетъ, и все-таки я останусь! Я разрушусь, чтобы возстать вновь въ еще лучшемъ видѣ; я перестану существовать и все-таки буду продолжать существовать. Стану другою и въ то же время останусь сама собою! Мнѣ трудно понять это, какъ ни просвѣщена я солнцемъ, луною, стеариномъ, ворванью и саломъ! Но я твердо знаю, что мои старые бревна и кирпичи возстанутъ изъ мусора. Надѣюсь, что я сохраню и свои старыя мысли: хозяина, хозяйку, всѣхъ большихъ и малыхъ, всю семью, какъ я называю ихъ, всю мыслящую компанію,—безъ нихъ я не могу обойтись! Надѣюсь тоже, что я останусь самою-собою, такою, какова я есть, съ жерновомъ въ груди, крыльями на головѣ и галлереею вокругъ живота, а не то и я не узнаю самое себя, да и другіе не узнаютъ меня и не скажутъ больше: „вотъ у насъ на холмѣ гордо возвышается мельница, но сама-то она вовсе не горда!“
Такъ вотъ что говорила мельница; говорила она и еще много чего, но это главное.
И дни шли за днями, и послѣдній изъ нихъ былъ для нея послѣднимъ.
Мельница загорѣлась; пламя вспыхнуло, бросилось наружу, внутрь, лизнуло бревна и доски, а потомъ и пожрало ихъ всѣ. Мельница обрушилась, и отъ нея осталась одна зола; пожарище еще дымилось, но скоро вѣтеръ развѣялъ дымъ.
Съ живыми обитателями мельницы ничего не случилось при этой оказіи; они только выиграли. Семья мельника—одна душа, много головъ, составлявшихъ одно цѣлое, пріобрѣла новую, чудесную мельницу, которою могла быть вполнѣ довольна. Мельница была съ виду точь въ точь такая же, какъ старая, и о ней тоже говорили: „вонъ на холмѣ гордо возвышается мельница!“ Но эта была устроена лучше, болѣе современно,—все, вѣдь, идетъ впередъ. Старыя же бревна, источенныя червями, истлѣли, превратились въ прахъ, въ золу, и тѣло мельницы не возстало изъ праха, какъ думала она. Она понимала все сказанное въ буквальномъ смыслѣ, а нельзя же все понимать буквально!
на более нежную, молодую, благочестивую и сам стал оттого мягче душою; «половина» его как будто изменилась, а в сущности осталась тою же самою, только смягчилась с годами. И вот, всё горькое улетучилось, и дело пошло ещё лучше. Дни идут за днями, всё вперёд да вперёд, на радость и счастье, и вот, наконец — да, об этом и сказано и написано в книгах — придёт день, когда меня не станет, и всё-таки я останусь! Я разрушусь, чтобы восстать вновь в ещё лучшем виде; я перестану существовать и всё-таки буду продолжать существовать. Стану другою и в то же время останусь сама собою! Мне трудно понять это, как ни просвещена я солнцем, луною, стеарином, ворванью и салом! Но я твёрдо знаю, что мои старые брёвна и кирпичи восстанут из мусора. Надеюсь, что я сохраню и свои старые мысли: хозяина, хозяйку, всех больших и малых, всю семью, как я называю их, всю мыслящую компанию, — без них я не могу обойтись! Надеюсь тоже, что я останусь самою-собою, такою, какова я есть, с жерновом в груди, крыльями на голове и галереею вокруг живота, а не то и я не узнаю самое себя, да и другие не узнают меня и не скажут больше: «вот у нас на холме гордо возвышается мельница, но сама-то она вовсе не горда!»
Так вот что говорила мельница; говорила она и ещё много чего, но это главное.
И дни шли за днями, и последний из них был для неё последним.
Мельница загорелась; пламя вспыхнуло, бросилось наружу, внутрь, лизнуло брёвна и доски, а потом и пожрало их все. Мельница обрушилась, и от неё осталась одна зола; пожарище ещё дымилось, но скоро ветер развеял дым.
С живыми обитателями мельницы ничего не случилось при этой оказии; они только выиграли. Семья мельника — одна душа, много голов, составлявших одно целое, приобрела новую, чудесную мельницу, которою могла быть вполне довольна. Мельница была с виду точь в точь такая же, как старая, и о ней тоже говорили: «вон на холме гордо возвышается мельница!» Но эта была устроена лучше, более современно, — всё, ведь, идёт вперёд. Старые же брёвна, источенные червями, истлели, превратились в прах, в золу, и тело мельницы не восстало из праха, как думала она. Она понимала всё сказанное в буквальном смысле, а нельзя же всё понимать буквально!
