подмѣшанъ шипучій порошокъ изъ городскихъ сплетенъ, три лота лжи и два грана истины; все это перемѣшано березовымъ прутомъ, не изъ розогъ, помоченныхъ въ разсолѣ и обрызганныхъ кровью преступника, даже не изъ пучка школьныхъ розогъ, нѣтъ, просто изъ метлы, которою прочищали уличную канаву.
Вотъ бутылка съ минорно-набожною поэзіей. Каждая капля издаетъ визгъ, напоминающій скрипѣніе ржавыхъ петель въ воротахъ ада; извлечена же эта эссенція изъ пота и крови самобичующихся. Поговариваютъ, правда, что это только голубиная желчь, но другіе спорятъ, что голубь—птица благочестивая, и въ ней даже желчи нѣтъ; видно, что эти мудрецы не учились естественной исторіи!
Потомъ сказочникъ увидалъ еще бутылку. Вотъ такъ была бутылка! Изъ бутылокъ бутылка! Она занимала чуть не половину шкафа; это была бутылка съ „обыкновенными исторіями“. Горлышко ея было обвязано свиною кожею и обтянуто пузыремъ, чтобы эссенція не выдохлась. Каждый народъ могъ добыть изъ нея свой національный супъ,—все зависѣло отъ того, какъ повернуть и тряхнуть бутылку. Тутъ былъ и старинный нѣмецкій кровяной супъ съ разбойничьими клецками, и жиденькій домашній супецъ, сваренный изъ настоящихъ надворныхъ совѣтниковъ вмѣсто кореньевъ; на поверхности его плавали философскія жирныя точки. Былъ тутъ также и англійскій гувернантскій супъ, и французскій „potage à la Kock“, сваренный изъ пѣтушьей ноги и воробьинаго яйца, и на датскомъ языкѣ носящій названіе „канканнаго супа“. Лучшимъ же изъ всѣхъ суповъ былъ копенгагенскій. Такъ по крайней мѣрѣ говорили свои люди.
Въ бутылкѣ изъ подъ шампанскаго содержалась трагедія, она могла и должна была вышибать пробку и хлопать; комедія же была похожа на мелкій-мелкій песокъ, пыль, которую можно было бы пустить людямъ въ глаза; это была, конечно, высокая комедія. Низкая комедія, впрочемъ, тоже имѣлась въ особой бутылкѣ, но она состояла изъ однихъ афишъ будущаго, въ которыхъ названіе пьесы играло главную роль. И тутъ попадались замѣчательныя названія; напримѣръ: „А ну, плюнь-ка въ нутро!“[1] „Въ морду!“ „Душка-скотина!“ „Пьяна, какъ стелька!“
- ↑ Всѣ выраженія взяты изъ уличнаго жаргона; первое нуждается въ объясненіи: когда мальчишка получаетъ въ подарокъ первые часы, онъ, конечно, сейчасъ бѣжитъ на улицу похвастаться ими передъ товарищами, а тѣ требуютъ отъ него доказательства, что часы дѣйствительно его: „А ну, плюнь-ка въ нутро!“ Примѣч. перев.
подмешан шипучий порошок из городских сплетен, три лота лжи и два грана истины; всё это перемешано берёзовым прутом, не из розог, помоченных в рассоле и обрызганных кровью преступника, даже не из пучка школьных розог, нет, просто из метлы, которою прочищали уличную канаву.
Вот бутылка с минорно-набожною поэзией. Каждая капля издаёт визг, напоминающий скрипение ржавых петель в воротах ада; извлечена же эта эссенция из пота и крови самобичующихся. Поговаривают, правда, что это только голубиная желчь, но другие спорят, что голубь — птица благочестивая, и в ней даже желчи нет; видно, что эти мудрецы не учились естественной истории!
Потом сказочник увидал ещё бутылку. Вот так была бутылка! Из бутылок бутылка! Она занимала чуть не половину шкафа; это была бутылка с «обыкновенными историями». Горлышко её было обвязано свиною кожею и обтянуто пузырём, чтобы эссенция не выдохлась. Каждый народ мог добыть из неё свой национальный суп, — всё зависело от того, как повернуть и тряхнуть бутылку. Тут был и старинный немецкий кровяной суп с разбойничьими клёцками, и жиденький домашний супец, сваренный из настоящих надворных советников вместо кореньев; на поверхности его плавали философские жирные точки. Был тут также и английский гувернантский суп, и французский «potage à la Kock», сваренный из петушьей ноги и воробьиного яйца, и на датском языке носящий название «канканного супа». Лучшим же из всех супов был копенгагенский. Так по крайней мере говорили свои люди.
В бутылке из-под шампанского содержалась трагедия, она могла и должна была вышибать пробку и хлопать; комедия же была похожа на мелкий-мелкий песок, пыль, которую можно было бы пустить людям в глаза; это была, конечно, высокая комедия. Низкая комедия, впрочем, тоже имелась в особой бутылке, но она состояла из одних афиш будущего, в которых название пьесы играло главную роль. И тут попадались замечательные названия; например: «А ну, плюнь-ка в нутро!»[1], «В морду!», «Душка-скотина!», «Пьяна, как стелька!».
- ↑ Все выражения взяты из уличного жаргона; первое нуждается в объяснении: когда мальчишка получает в подарок первые часы, он, конечно, сейчас бежит на улицу похвастаться ими перед товарищами, а те требуют от него доказательства, что часы действительно его: «А ну, плюнь-ка в нутро!» Примеч. перев.
