кому бы вздумалось ради сокращенія пути перебраться по нему на мельницу. А вотъ эта-то фантазія какъ разъ и пришла молодому англичанину. Одѣтый съ ногъ до головы въ бѣлое, какъ мельникъ, онъ перебирался вечеромъ по жолобу, руководимый свѣтомъ, мелькавшимъ въ окошкѣ Бабетты. Но онъ не учился лазать и карабкаться и чуть было не выкупался въ водѣ съ головою, да по счастью отдѣлался мокрыми рукавами и обрызганными панталонами. Мокрый, грязный явился онъ подъ окно Бабетты, вскарабкался на старую липу и давай кричать по-совиному,—другой птицѣ онъ подражать не умѣлъ. Бабетта услышала и поглядѣла сквозь тоненькія занавѣски, но увидя человѣка въ бѣломъ и догадавшись, кто это такой, она и испугалась и разсердилась, быстро потушила свѣчку и, убѣдившись что всѣ задвижки окна задвинуты плотно, предоставила англичанину пѣть и выть на здоровье.
Вотъ ужасъ былъ бы, если бы Руди находился на мельницѣ! Но Руди не было на мельницѣ. Нѣтъ, хуже—онъ былъ какъ разъ тутъ, внизу! Послышался громкій, крупный разговоръ… Ну—быть дракѣ, а, пожалуй, и до убійства дойдетъ!
Бабетта въ ужасѣ открыла окно, окликнула Руди и попросила его уйти: она не могла позволить ему остаться!
— Не можешь позволить мнѣ остаться!—произнесъ онъ.—Такъ у васъ уговоръ былъ! Ты поджидаешь дружка получше, чѣмъ я! Стыдно Бабетта!
— Гадкій! Противный!—сказала Бабетта.—Я ненавижу тебя!—И она заплакала.—Уходи! Уходи!
— Не заслужилъ я этого!—сказалъ онъ и ушелъ. Щеки его горѣли, какъ въ огнѣ, сердце тоже.
Бабетта кинулась на постель, заливаясь слезами.
— Я тебя такъ люблю, Руди, а ты считаешь меня такою гадкою!..
И она разсердилась, ужасно разсердилась на него. Но то и хорошо было, иначе бы она ужъ черезчуръ разогорчилась. Теперь же она заснула здоровымъ, подкрѣпляющимъ сномъ юности.
кому бы вздумалось ради сокращения пути перебраться по нему на мельницу. А вот эта-то фантазия как раз и пришла молодому англичанину. Одетый с ног до головы в белое, как мельник, он перебирался вечером по жёлобу, руководимый светом, мелькавшим в окошке Бабетты. Но он не учился лазать и карабкаться и чуть было не выкупался в воде с головою, да по счастью отделался мокрыми рукавами и обрызганными панталонами. Мокрый, грязный явился он под окно Бабетты, вскарабкался на старую липу и давай кричать по-совиному, — другой птице он подражать не умел. Бабетта услышала и поглядела сквозь тоненькие занавески, но увидя человека в белом и догадавшись, кто это такой, она и испугалась и рассердилась, быстро потушила свечку и, убедившись что все задвижки окна задвинуты плотно, предоставила англичанину петь и выть на здоровье.
Вот ужас был бы, если бы Руди находился на мельнице! Но Руди не было на мельнице. Нет, хуже — он был как раз тут, внизу! Послышался громкий, крупный разговор… Ну — быть драке, а, пожалуй, и до убийства дойдёт!
Бабетта в ужасе открыла окно, окликнула Руди и попросила его уйти: она не могла позволить ему остаться!
— Не можешь позволить мне остаться! — произнёс он. — Так у вас уговор был! Ты поджидаешь дружка получше, чем я! Стыдно Бабетта!
— Гадкий! Противный! — сказала Бабетта. — Я ненавижу тебя! — И она заплакала. — Уходи! Уходи!
— Не заслужил я этого! — сказал он и ушёл. Щёки его горели, как в огне, сердце тоже.
Бабетта кинулась на постель, заливаясь слезами.
— Я тебя так люблю, Руди, а ты считаешь меня такою гадкою!..
И она рассердилась, ужасно рассердилась на него. Но то и хорошо было, иначе бы она уж чересчур разогорчилась. Теперь же она заснула здоровым, подкрепляющим сном юности.
Руди, уйдя изъ Бэ, кинулся въ горы, въ этотъ свѣжій, холодный воздухъ, въ область снѣговъ, въ царство Дѣвы Льдовъ.
Руди, уйдя из Бэ, кинулся в горы, в этот свежий, холодный воздух, в область снегов, в царство Девы Льдов.
