— Онъ точно мучной мѣшокъ безъ муки!—сказалъ мельникъ и самъ захохоталъ надъ своей остроумною шуткою. Руди тоже разсмѣялся, вполнѣ соглашаясь съ мельникомъ.
— Он точно мучной мешок без муки! — сказал мельник и сам захохотал над своей остроумною шуткою. Руди тоже рассмеялся, вполне соглашаясь с мельником.
Явившись черезъ нѣсколько дней въ гости на мельницу, Руди нашелъ тамъ молодого англичанина; Бабетта какъ разъ угощала его вареною форелью, которую, конечно собственноручно, украсила зеленью петрушки, чтобы блюдо смотрѣло аппетитнѣе. Это ужъ было совсѣмъ лишнее! И что нужно тутъ этому англичанину? Чего онъ хотѣлъ? Чтобы Бабетта угощала его, любезничала съ нимъ? Руди ревновалъ, и это тѣшило Бабетту. Ей весело было знакомиться со всѣми сторонами его характера—и сильными, и слабыми. Любовь была еще для нея игрою, вотъ она и играла съ сердцемъ Руди, несмотря на то, что онъ былъ „ея счастьемъ, мечтой ея жизни, самымъ дорогимъ для нея человѣкомъ въ свѣтѣ!“ И чѣмъ мрачнѣе глядѣлъ онъ, тѣмъ веселѣе смѣялись ея глазки; она готова была расцѣловать бѣлокураго англичанина съ золотистыми бакенбардами, только бы Руди взбѣсился и убѣжалъ прочь. Это бы показало ей, какъ сильно онъ ее любитъ! Не умно это было со стороны Бабетты! Ну и то сказать, ей, вѣдь, шелъ всего девятнадцатый годъ! Гдѣ ей было сообразить, что она поступаетъ нехорошо, что англичанинъ можетъ истолковать себѣ ея поведеніе совсѣмъ иначе, принять честную, только что просватанную дочку мельника за особу, болѣе веселую и легкомысленную, чѣмъ слѣдовало.
Мельница стояла у проѣзжей дороги, которая бѣжала отъ самаго Бэ подъ покрытыми снѣгомъ, скалистыми вершинами, носящими на мѣстномъ нарѣчіи названіе „Diablerets“; неподалеку отъ мельницы, клубясь и пѣнясь, струился быстрый горный ручей. Двигалъ мельницу, однако, не онъ, а другой ручей поменьше, который, низвергаясь съ утеса по другую сторону рѣки, пробѣгалъ сначала по каменной трубѣ подъ дорогою, потомъ съ силой выбивался на верхъ и протекалъ по закрытому, широкому деревянному жолобу, проведенному надъ водой съ одного берега рѣки на другой. Этотъ-то ручей и вертѣлъ мельничныя колеса. Жолобъ всегда такъ переполнялся водой, что представлялъ мокрый, скользкій и очень ненадежный мостъ для того,
Явившись через несколько дней в гости на мельницу, Руди нашёл там молодого англичанина; Бабетта как раз угощала его вареною форелью, которую, конечно собственноручно, украсила зеленью петрушки, чтобы блюдо смотрело аппетитнее. Это уж было совсем лишнее! И что нужно тут этому англичанину? Чего он хотел? Чтобы Бабетта угощала его, любезничала с ним? Руди ревновал, и это тешило Бабетту. Ей весело было знакомиться со всеми сторонами его характера — и сильными, и слабыми. Любовь была ещё для неё игрою, вот она и играла с сердцем Руди, несмотря на то, что он был «её счастьем, мечтой её жизни, самым дорогим для неё человеком в свете!» И чем мрачнее глядел он, тем веселее смеялись её глазки; она готова была расцеловать белокурого англичанина с золотистыми бакенбардами, только бы Руди взбесился и убежал прочь. Это бы показало ей, как сильно он её любит! Неумно это было со стороны Бабетты! Ну и то сказать, ей, ведь, шёл всего девятнадцатый год! Где ей было сообразить, что она поступает нехорошо, что англичанин может истолковать себе её поведение совсем иначе, принять честную, только что просватанную дочку мельника за особу, более весёлую и легкомысленную, чем следовало.
Мельница стояла у проезжей дороги, которая бежала от самого Бэ под покрытыми снегом, скалистыми вершинами, носящими на местном наречии название «Diablerets»; неподалёку от мельницы, клубясь и пенясь, струился быстрый горный ручей. Двигал мельницу, однако, не он, а другой ручей поменьше, который, низвергаясь с утёса по другую сторону реки, пробегал сначала по каменной трубе под дорогою, потом с силой выбивался наверх и протекал по закрытому, широкому деревянному жёлобу, проведённому над водой с одного берега реки на другой. Этот-то ручей и вертел мельничные колёса. Жёлоб всегда так переполнялся водой, что представлял мокрый, скользкий и очень ненадёжный мост для того,
