репицы, вмѣсто рта—обломокъ старой грабли; значитъ онъ былъ и съ зубами.
На свѣтъ онъ появился при радостныхъ „ура“ мальчишекъ, подъ звонъ бубенчиковъ, скрипъ полозьевъ и щелканье извозчичьихъ кнутовъ.
Солнце зашло, и на голубое небо выплыла луна, полная, ясная!
— Ишь, съ другой стороны ползетъ!—сказалъ снѣгуръ. Онъ думалъ, что это опять солнце показалось.—Я все-таки отучилъ ее пялить на меня глаза! Пусть себѣ виситъ и свѣтитъ потихоньку, чтобы мнѣ видно было себя!.. Ахъ, кабы мнѣ ухитриться какъ-нибудь сдвинуться! Такъ бы и побѣжалъ туда на ледъ покататься, какъ давеча мальчишки! Бѣда—не могу двинуться съ мѣста!
— Вонъ! Вонъ!—залаяла старая цѣпная собака; она немножко охрипла—съ тѣхъ поръ еще, какъ была комнатною собачкой и лежала у печки.—Солнце выучитъ тебя двигаться! Я видѣла, что было въ прошломъ году съ такимъ, какъ ты, и въ позапрошломъ тоже! Вонъ! Вонъ! Всѣ убрались вонъ!
— Что ты толкуешь, дружище?—сказалъ снѣгуръ.—Вонъ та пучеглазая выучитъ меня двигаться?—Снѣгуръ говорилъ про луну.—Она сама-то удрала отъ меня давеча: я такъ пристально посмотрѣлъ на нее въ упоръ! А теперь вонъ опять выползла съ другой стороны!
— Много ты смыслишь!—сказала цѣпная собака.—Ну да, вѣдь, тебя только что вылѣпили! Та, что глядитъ теперь, луна, а то, что ушло, солнце; оно опять вернется завтра. Ужо́ оно подвинетъ тебя—прямо въ канаву! Погода перемѣнится! Я чую,—лѣвая нога заныла! Перемѣнится, перемѣнится!
— Не пойму я ее что-то!—сказалъ снѣгуръ.—А сдается, она сулитъ мнѣ недоброе! Та пучеглазая, что зовутъ солнцемъ, тоже не другъ мнѣ, я ужъ чую!
— Вонъ! Вонъ!—пролаяла цѣпная собака, три раза повернулась вокругъ самой себя и улеглась въ своей конурѣ спать.
Погода и въ самомъ дѣлѣ перемѣнилась. Къ утру вся окрестность была окутана густымъ, тягучимъ туманомъ; потомъ подулъ рѣзкій, леденящій вѣтеръ, и затрещалъ морозъ. А что за красота была, когда взошло солнышко!
Деревья и кусты въ саду стояли всѣ осыпанныя инеемъ,—точно лѣсъ изъ бѣлыхъ коралловъ! Всѣ вѣтви словно покры-
репицы, вместо рта — обломок старой грабли; значит он был и с зубами.
На свет он появился при радостных «ура» мальчишек, под звон бубенчиков, скрип полозьев и щёлканье извозчичьих кнутов.
Солнце зашло, и на голубое небо выплыла луна, полная, ясная!
— Ишь, с другой стороны ползёт! — сказал снегур. Он думал, что это опять солнце показалось. — Я всё-таки отучил её пялить на меня глаза! Пусть себе висит и светит потихоньку, чтобы мне видно было себя!.. Ах, кабы мне ухитриться как-нибудь сдвинуться! Так бы и побежал туда на лёд покататься, как давеча мальчишки! Беда — не могу двинуться с места!
— Вон! Вон! — залаяла старая цепная собака; она немножко охрипла — с тех пор ещё, как была комнатною собачкой и лежала у печки. — Солнце выучит тебя двигаться! Я видела, что было в прошлом году с таким, как ты, и в позапрошлом тоже! Вон! Вон! Все убрались вон!
— Что ты толкуешь, дружище? — сказал снегур. — Вон та пучеглазая выучит меня двигаться? — Снегур говорил про луну. — Она сама-то удрала от меня давеча: я так пристально посмотрел на неё в упор! А теперь вон опять выползла с другой стороны!
— Много ты смыслишь! — сказала цепная собака. — Ну да, ведь, тебя только что вылепили! Та, что глядит теперь, луна, а то, что ушло, солнце; оно опять вернётся завтра. Ужо оно подвинет тебя — прямо в канаву! Погода переменится! Я чую, — левая нога заныла! Переменится, переменится!
— Не пойму я её что-то! — сказал снегур. — А сдаётся, она сулит мне недоброе! Та пучеглазая, что зовут солнцем, тоже не друг мне, я уж чую!
— Вон! Вон! — пролаяла цепная собака, три раза повернулась вокруг самой себя и улеглась в своей конуре спать.
Погода и в самом деле переменилась. К утру вся окрестность была окутана густым, тягучим туманом; потом подул резкий, леденящий ветер, и затрещал мороз. А что за красота была, когда взошло солнышко!
Деревья и кусты в саду стояли все осыпанные инеем, — точно лес из белых кораллов! Все ветви словно покры-