Страница:Андерсен-Ганзен 2.pdf/126

Эта страница была вычитана



Юргенъ шнырялъ повсюду и на третій день чувствовалъ себя тутъ совсѣмъ какъ дома. Но здѣсь, въ степи, было совсѣмъ не то, что у нихъ въ рыбачьей слободкѣ, на дюнахъ: степь такъ и кишѣла цвѣточками и голубицей; крупныя, сладкія ягоды прямо топтались ногами, и верескъ орошался краснымъ сокомъ.

Тамъ и сямъ возвышались курганы; въ тихомъ воздухѣ курился дымокъ; горитъ гдѣ-нибудь степь—говорили Юргену. Вечеромъ же надъ степью подымалось зарево,—вотъ было красиво!

На четвертый день поминки кончились, пора было и домой, на приморскія дюны.

— Наши-то настоящія,—сказалъ отецъ:—а въ этихъ никакой силы нѣтъ.

Зашелъ разговоръ о томъ, какъ онѣ попали сюда, внутрь страны. Очень просто. На берегу нашли мертвое тѣло; крестьяне схоронили его на кладбищѣ, и вслѣдъ затѣмъ началась страшная буря, песокъ погнало внутрь страны, море дико лѣзло на берегъ. Тогда одинъ умный человѣкъ посовѣтовалъ разрыть могилу и поглядѣть, не сосетъ-ли покойникъ свой большой палецъ. Если да, то это водяной, и море требуетъ его. Могилу разрыли: покойникъ сосалъ большой палецъ; сейчасъ же взвалили его на телѣгу, запрягли въ нее двухъ воловъ, и тѣ, какъ ужаленные, помчали ее черезъ степь и болото прямо въ море. Песочная мятель прекратилась, но дюны, какъ ихъ намело, такъ и остались стоять внутри страны. Юргенъ слушалъ и сохранялъ всѣ эти разсказы въ своей памяти вмѣстѣ съ воспоминаніями о счастливѣйшихъ дняхъ дѣтства, о поминкахъ.

Да, то-ли дѣло вырваться изъ дома, увидать новыя мѣста и новыхъ людей! И Юргену предстояло таки вырваться опять. Ему еще не минуло четырнадцати лѣтъ, а онъ уже нанялся на корабль и отправился по бѣлу-свѣту. Узналъ онъ и погоду, и море, и злыхъ, жестокихъ людей! Недаромъ онъ былъ юнгой! Скудная пища, холодныя ночи, плеть и кулаки—всего пришлось ему отвѣдать. Было отъ чего иногда вскипѣть его благородной испанской крови; горячія слова просились на языкъ; но умнѣе было прикусить его, а для Юргена это было то же, что для угря позволить себя ободрать и положить на сковороду.

— Ну, да я возьму свое!—говорилъ онъ самъ себѣ. Довелось ему увидать и испанскій берегъ, родину его родителей, даже


Тот же текст в современной орфографии


Юрген шнырял повсюду и на третий день чувствовал себя тут совсем как дома. Но здесь, в степи, было совсем не то, что у них в рыбачьей слободке, на дюнах: степь так и кишела цветочками и голубицей; крупные, сладкие ягоды прямо топтались ногами, и вереск орошался красным соком.

Там и сям возвышались курганы; в тихом воздухе курился дымок; горит где-нибудь степь — говорили Юргену. Вечером же над степью подымалось зарево, — вот было красиво!

На четвёртый день поминки кончились, пора было и домой, на приморские дюны.

— Наши-то настоящие, — сказал отец: — а в этих никакой силы нет.

Зашёл разговор о том, как они попали сюда, внутрь страны. Очень просто. На берегу нашли мёртвое тело; крестьяне схоронили его на кладбище, и вслед затем началась страшная буря, песок погнало внутрь страны, море дико лезло на берег. Тогда один умный человек посоветовал разрыть могилу и поглядеть, не сосёт ли покойник свой большой палец. Если да, то это водяной, и море требует его. Могилу разрыли: покойник сосал большой палец; сейчас же взвалили его на телегу, запрягли в неё двух волов, и те, как ужаленные, помчали её через степь и болото прямо в море. Песочная метель прекратилась, но дюны, как их намело, так и остались стоять внутри страны. Юрген слушал и сохранял все эти рассказы в своей памяти вместе с воспоминаниями о счастливейших днях детства, о поминках.

Да, то ли дело вырваться из дома, увидать новые места и новых людей! И Юргену предстояло таки вырваться опять. Ему ещё не минуло четырнадцати лет, а он уже нанялся на корабль и отправился по белу-свету. Узнал он и погоду, и море, и злых, жестоких людей! Недаром он был юнгой! Скудная пища, холодные ночи, плеть и кулаки — всего пришлось ему отведать. Было от чего иногда вскипеть его благородной испанской крови; горячие слова просились на язык; но умнее было прикусить его, а для Юргена это было то же, что для угря позволить себя ободрать и положить на сковороду.

— Ну, да я возьму своё! — говорил он сам себе. Довелось ему увидать и испанский берег, родину его родителей, даже