тило бы вынести все это! Просто съ ума можно было сойти. И второй братъ запускалъ пальцы въ уши все глубже и глубже пока, наконецъ, не прорвалъ барабанной перепонки. Теперь ужъ онъ сталъ глухъ ко всему, даже къ добру, истинѣ и красотѣ. Онъ присмирѣлъ, сталъ подозрительнымъ, не довѣрялъ никому, подъ конецъ—даже себѣ самому, а это большое несчастіе. Не ему было отыскать и принести домой драгоцѣнный камень! Онъ и махнулъ на свою задачу рукой, махнулъ рукой на всѣхъ и все, даже на самого себя, а ужъ хуже этого нѣтъ ничего. Птицы, летѣвшія на востокъ, принесли о томъ вѣсть на родину его, въ за́мокъ солнечнаго дерева, но письма отъ него никакого не пришло, да и почта-то въ тѣ времена еще не ходила.
— Теперь я попытаю счастья!—сказалъ третій братъ!—У меня есть нюхъ!
Не особенно-то изящно онъ выражался, но таковъ ужъ онъ былъ, такимъ надо его и брать. Онъ отличался веселымъ нравомъ и былъ поэтомъ, настоящимъ поэтомъ. Онъ могъ спѣть все, чего не могъ высказать. О многомъ онъ догадывался куда раньше, чѣмъ другіе.
— Ужъ такой у меня нюхъ!—говорилъ онъ, и правда, обоняніе было у него развито въ высшей степени; это чувство играло, по его мнѣнію, весьма важную роль въ царствѣ прекраснаго.—Одному пріятенъ ароматъ яблони, другому ароматъ конюшни!—говорилъ онъ.—Каждая область ароматовъ въ царствѣ прекраснаго имѣетъ свою публику. Одни люди чувствуютъ себя, какъ дома, въ кабачкѣ, дыша воздухомъ, пропитаннымъ копотью и чадомъ сальныхъ свѣчъ, запахомъ сивухи и табачнымъ дымомъ, другіе предпочитаютъ одурящій ароматъ жасмина, или умащаютъ себя крѣпкимъ гвоздичнымъ масломъ,—а это хоть кого прошибетъ! Третьи, наконецъ, ищутъ свѣжаго морского вѣтерка, свѣжаго воздуха, взбираются на вершины горъ и смотрятъ оттуда внизъ на мелочную людскую сутолоку!
Да, вотъ какъ разсуждалъ онъ. Казалось, онъ имѣлъ уже случай пожить въ свѣтѣ между людьми и узнать ихъ, а на самомъ-то дѣлѣ эти познанія были результатомъ его внутренней мудрости,—онъ былъ поэтомъ. Господь одарилъ его поэтическимъ чутьемъ при самомъ рожденіи.
И вотъ, онъ простился съ родными и, выйдя за черту отцовскихъ владѣній, сѣлъ на быстроногаго страуса, который мчится куда быстрѣе коня, а потомъ, увидавъ стаю дикихъ
тило бы вынести всё это! Просто с ума можно было сойти. И второй брат запускал пальцы в уши всё глубже и глубже пока, наконец, не прорвал барабанной перепонки. Теперь уж он стал глух ко всему, даже к добру, истине и красоте. Он присмирел, стал подозрительным, не доверял никому, под конец — даже себе самому, а это большое несчастье. Не ему было отыскать и принести домой драгоценный камень! Он и махнул на свою задачу рукой, махнул рукой на всех и всё, даже на самого себя, а уж хуже этого нет ничего. Птицы, летевшие на восток, принесли о том весть на родину его, в за́мок солнечного дерева, но письма от него никакого не пришло, да и почта-то в те времена ещё не ходила.
— Теперь я попытаю счастья! — сказал третий брат! — У меня есть нюх!
Не особенно-то изящно он выражался, но таков уж он был, таким надо его и брать. Он отличался весёлым нравом и был поэтом, настоящим поэтом. Он мог спеть всё, чего не мог высказать. О многом он догадывался куда раньше, чем другие.
— Уж такой у меня нюх! — говорил он, и правда, обоняние было у него развито в высшей степени; это чувство играло, по его мнению, весьма важную роль в царстве прекрасного. — Одному приятен аромат яблони, другому аромат конюшни! — говорил он. — Каждая область ароматов в царстве прекрасного имеет свою публику. Одни люди чувствуют себя, как дома, в кабачке, дыша воздухом, пропитанным копотью и чадом сальных свеч, запахом сивухи и табачным дымом, другие предпочитают одуряющий аромат жасмина, или умащают себя крепким гвоздичным маслом, — а это хоть кого прошибёт! Третьи, наконец, ищут свежего морского ветерка, свежего воздуха, взбираются на вершины гор и смотрят оттуда вниз на мелочную людскую сутолоку!
Да, вот как рассуждал он. Казалось, он имел уже случай пожить в свете между людьми и узнать их, а на самом-то деле эти познания были результатом его внутренней мудрости, — он был поэтом. Господь одарил его поэтическим чутьём при самом рождении.
И вот, он простился с родными и, выйдя за черту отцовских владений, сел на быстроногого страуса, который мчится куда быстрее коня, а потом, увидав стаю диких