— Двѣ полкосушки—вотъ ужъ и цѣлая! Пропащая она женщина! Просто бѣда съ этимъ народомъ! Скажи своей матери, что стыдно ей! Да гляди, самъ не сдѣлайся пьяницей! Впрочемъ, что и говорить; конечно, сдѣлаешься! Бѣдный ребенокъ… Ну, ступай!
Мальчикъ пошелъ; фуражка такъ и осталась у него въ рукахъ, и вѣтеръ развѣвалъ его длинные бѣлокурые волосы. Вотъ онъ прошелъ улицу, свернулъ въ переулокъ и дошелъ до рѣки. Мать его стояла въ водѣ и колотила валькомъ разложенное на деревянной скамьѣ мокрое тяжелое бѣлье. Теченіе было сильное,—мельничные шлюзы были открыты—простыню, которую женщина полоскала, такъ и рвало у нея изъ рукъ, скамья тоже грозила опрокинуться, и прачка просто изъ силъ выбивалась.
— Я чуть-чуть не уплыла сама!—сказала она.—Хорошо, что ты пришелъ, надо мнѣ подкрѣпиться маленько. Вода холодная-прехолодная, а я вотъ уже шесть часовъ стою тутъ! Принесъ ты что-нибудь?
Мальчикъ вытащилъ бутылочку; мать приставила ее ко рту и хлебнула.
— Какъ славно! Сразу согрѣешься, точно поѣшь чего-нибудь горяченькаго, а стоитъ-то куда дешевле! Хлебни и ты, мальчуганъ! Ишь ты, какой блѣдный! Холодно тебѣ въ легонькомъ платьишкѣ! Осень, вѣдь, на дворѣ! У! вода прехолодная! Только бы мнѣ не захворать! Да нѣтъ! Дай-ка мнѣ еще глотнуть, да глотни и самъ, только чуть-чуть! Тебѣ не надо привыкать къ этому, бѣдняжка мой!
И она обошла мостки, на которыхъ стоялъ мальчуганъ, и вышла на сушу. Вода бѣжала съ рогожки, которою она обвязалась вокругъ пояса, текла съ подола юбки.
— Я работаю изо всѣхъ силъ, кровь чуть не брызжетъ у меня изъ-подъ ногтей!.. Да пусть, только бы удалось вывести въ люди тебя, мой голубчикъ!
Въ это время къ нимъ подошла бѣдно одѣтая старуха; она прихрамывала на одну ногу, и одинъ глазъ у нея былъ прикрытъ большимъ локономъ, отчего изъянъ былъ еще замѣтнѣе. Старуха была дружна съ прачкой, а звали ее сосѣди „хромою Маренъ съ локономъ“.
— Бѣдняжка, вотъ какъ приходится тебѣ работать! Стоишь по колѣно въ холодной водѣ! Какъ тутъ не глотнуть разокъ—другой, чтобы согрѣться! А люди-то считаютъ каждый твой глотокъ!
— Две полкосушки — вот уж и целая! Пропащая она женщина! Просто беда с этим народом! Скажи своей матери, что стыдно ей! Да гляди, сам не сделайся пьяницей! Впрочем, что и говорить; конечно, сделаешься! Бедный ребёнок… Ну, ступай!
Мальчик пошёл; фуражка так и осталась у него в руках, и ветер развевал его длинные белокурые волосы. Вот он прошёл улицу, свернул в переулок и дошёл до реки. Мать его стояла в воде и колотила вальком разложенное на деревянной скамье мокрое тяжёлое бельё. Течение было сильное, — мельничные шлюзы были открыты — простыню, которую женщина полоскала, так и рвало у неё из рук, скамья тоже грозила опрокинуться, и прачка просто из сил выбивалась.
— Я чуть-чуть не уплыла сама! — сказала она. — Хорошо, что ты пришёл, надо мне подкрепиться маленько. Вода холодная-прехолодная, а я вот уже шесть часов стою тут! Принёс ты что-нибудь?
Мальчик вытащил бутылочку; мать приставила её ко рту и хлебнула.
— Как славно! Сразу согреешься, точно поешь чего-нибудь горяченького, а сто́ит-то куда дешевле! Хлебни и ты, мальчуган! Ишь ты, какой бледный! Холодно тебе в лёгоньком платьишке! Осень, ведь, на дворе! У! вода прехолодная! Только бы мне не захворать! Да нет! Дай-ка мне ещё глотнуть, да глотни и сам, только чуть-чуть! Тебе не надо привыкать к этому, бедняжка мой!
И она обошла мостки, на которых стоял мальчуган, и вышла на сушу. Вода бежала с рогожки, которою она обвязалась вокруг пояса, текла с подола юбки.
— Я работаю изо всех сил, кровь чуть не брызжет у меня из-под ногтей!.. Да пусть, только бы удалось вывести в люди тебя, мой голубчик!
В это время к ним подошла бедно одетая старуха; она прихрамывала на одну ногу, и один глаз у неё был прикрыт большим локоном, отчего изъян был ещё заметнее. Старуха была дружна с прачкой, а звали её соседи «хромою Марен с локоном».
— Бедняжка, вот как приходится тебе работать! Стоишь по колено в холодной воде! Как тут не глотнуть разок — другой, чтобы согреться! А люди-то считают каждый твой глоток!
