нашелъ здѣсь нѣмецкаго мастера и сталъ у него работать. Хозяева его оказались славными, честными и трудолюбивыми людьми; они отъ души полюбили тихаго, кроткаго и набожнаго юношу, который мало говорилъ, но много работалъ. И у него самого на душѣ стало какъ будто полегче; казалось, Богъ, наконецъ, сжалился надъ нимъ и снялъ съ его души тяжелое бремя.
Первымъ удовольствіемъ стало для Кнуда взбираться на самый верхъ величественнаго мраморнаго собора, словно изваяннаго со всѣми своими остроконечными башнями, шпицами, высокими сводами и лѣпными украшеніями изъ снѣговъ его родины. Изъ каждаго уголка, выступа, изъ-подъ каждой арки улыбались ему бѣлыя мраморныя статуи. Онъ взбирался на самую вершину: надъ головою его растилалось голубое небо, подъ ногами—городъ, а кругомъ вширь и вдаль раскинулась Ломбардская долина, ограниченная къ сѣверу высокими горами, вѣчно покрытыми снѣгомъ. Онъ вспоминалъ при этомъ Кьёгскую церковь, ея красныя, увитыя плющемъ, стѣны, но воспоминаніе это не будило въ немъ тоски по родинѣ. Нѣтъ, пусть его схоронятъ тутъ, за горами!
Цѣлый годъ прожилъ онъ въ Миланѣ; прошло уже три года съ тѣхъ поръ, какъ онъ покинулъ родину. И вотъ, разъ хозяинъ повелъ его на представленіе—не въ циркъ, смотрѣть наѣздниковъ, а въ оперу. Что это былъ за театръ, какая зала! Стоило посмотрѣть! Во всѣхъ семи ярусахъ—шелковыя занавѣси, и отъ самаго пола до потолка—просто голова кружится, какъ поглядишь!—сидятъ разряженныя дамы, съ букетами въ рукахъ, словно на балъ собрались. Мужчины тоже въ полномъ парадѣ; многіе въ серебрѣ и золотѣ. Свѣтло было въ залѣ, какъ на яркомъ солнышкѣ, и вдругъ загремѣла чудесная музыка. Да, тутъ было куда лучше, чѣмъ въ Копенгагенскомъ театрѣ, но тамъ зато была Іоганна, а тутъ… Что это, колдовство? Занавѣсъ поднялся и на сценѣ тоже стояла Іоганна, вся въ шелку и золотѣ, съ золотою короною на головѣ! Она запѣла, какъ могутъ пѣть развѣ только ангелы небесные, и выступила впередъ… Она улыбалась такъ, какъ могла улыбаться одна Іоганна, она смотрѣла прямо на Кнуда!..
Бѣдняга схватилъ своего хозяина за руку и вскричалъ: „Іоганна!“ Но крикъ его былъ заглушенъ музыкой; хозяинъ же кивнулъ въ отвѣтъ головою и сказалъ: „Да, ее зовутъ, Іоганной!“
нашёл здесь немецкого мастера и стал у него работать. Хозяева его оказались славными, честными и трудолюбивыми людьми; они от души полюбили тихого, кроткого и набожного юношу, который мало говорил, но много работал. И у него самого на душе стало как будто полегче; казалось, Бог, наконец, сжалился над ним и снял с его души тяжёлое бремя.
Первым удовольствием стало для Кнуда взбираться на самый верх величественного мраморного собора, словно изваянного со всеми своими остроконечными башнями, шпицами, высокими сводами и лепными украшениями из снегов его родины. Из каждого уголка, выступа, из-под каждой арки улыбались ему белые мраморные статуи. Он взбирался на самую вершину: над головою его расстилалось голубое небо, под ногами — город, а кругом вширь и вдаль раскинулась Ломбардская долина, ограниченная к северу высокими горами, вечно покрытыми снегом. Он вспоминал при этом Кьёгскую церковь, её красные, увитые плющом, стены, но воспоминание это не будило в нём тоски по родине. Нет, пусть его схоронят тут, за горами!
Целый год прожил он в Милане; прошло уже три года с тех пор, как он покинул родину. И вот, раз хозяин повёл его на представление — не в цирк, смотреть наездников, а в оперу. Что это был за театр, какая зала! Стоило посмотреть! Во всех семи ярусах — шёлковые занавеси, и от самого пола до потолка — просто голова кружится, как поглядишь! — сидят разряженные дамы, с букетами в руках, словно на бал собрались. Мужчины тоже в полном параде; многие в серебре и золоте. Светло было в зале, как на ярком солнышке, и вдруг загремела чудесная музыка. Да, тут было куда лучше, чем в Копенгагенском театре, но там зато была Иоганна, а тут… Что это, колдовство? Занавес поднялся и на сцене тоже стояла Иоганна, вся в шелку и золоте, с золотою короною на голове! Она запела, как могут петь разве только ангелы небесные, и выступила вперед… Она улыбалась так, как могла улыбаться одна Иоганна, она смотрела прямо на Кнуда!..
Бедняга схватил своего хозяина за руку и вскричал: «Иоганна!» Но крик его был заглушен музыкой; хозяин же кивнул в ответ головою и сказал: «Да, её зовут, Иоганной!»
