А Зима задумчиво кивала голому черному лѣсу, гдѣ такъ ясно, отчетливо вырисовывались каждая вѣточка, каждый кустикъ. И землю окутали облака холодныхъ тумановъ; природа погрузилась въ зимнюю спячку. Повелитель года грезилъ о дняхъ своей юности и возмужалости, и къ утру всѣ лѣса одѣлись сверкающею бахрамой изъ инея,—это былъ лѣтній сонъ Зимы; взошло солнышко, и бахрома осыпалась.
— Когда же придетъ Весна?—опять спросили воробьи.
— Весна!—раздалось эхомъ съ снѣжнаго холма.
И вотъ, солнышко стало пригрѣвать все теплѣе и теплѣе, снѣгъ стаялъ, птички защебетали: „Весна идетъ“!
Высоко-высоко по поднебесью несся первый аистъ, за нимъ другой; у каждаго на спинѣ сидѣло по прелестному ребенку. Дѣти ступили на поля, поцѣловали землю, поцѣловали и безмолвнаго старика—Зиму, и онъ исчезъ въ туманѣ.
Исторія года кончена.
— Все это прекрасно и совершенно вѣрно,—замѣтили воробьи:—но не по календарю, а потому никуда не годится!
А Зима задумчиво кивала голому чёрному лесу, где так ясно, отчётливо вырисовывались каждая веточка, каждый кустик. И землю окутали облака холодных туманов; природа погрузилась в зимнюю спячку. Повелитель года грезил о днях своей юности и возмужалости, и к утру все леса оделись сверкающею бахромой из инея, — это был летний сон Зимы; взошло солнышко, и бахрома осыпалась.
— Когда же придёт Весна? — опять спросили воробьи.
— Весна! — раздалось эхом со снежного холма.
И вот, солнышко стало пригревать всё теплее и теплее, снег стаял, птички защебетали: «Весна идёт»!
Высоко-высоко по поднебесью нёсся первый аист, за ним другой; у каждого на спине сидело по прелестному ребёнку. Дети ступили на поля, поцеловали землю, поцеловали и безмолвного старика — Зиму, и он исчез в тумане.
История года кончена.
— Всё это прекрасно и совершенно верно, — заметили воробьи: — но не по календарю, а потому никуда не годится!
Самый торжественный, великій день въ жизни человѣка—день его кончины, священный день великаго перерожденія. А думали-ли вы когда-нибудь серьезно, какъ слѣдуетъ, объ этомъ важнѣйшемъ, неминуемомъ, послѣднемъ днѣ нашей жизни?
Жилъ на землѣ строго вѣрующій человѣкъ, „борецъ за букву закона“,—какъ его называли—ревностный слуга суроваго Бога. И вотъ, Смерть приблизилась къ его одру; онъ узрѣлъ передъ собою строгія небесныя черты ангела Смерти.
— Часъ твой насталъ, слѣдуй за мною!—сказалъ ангелъ, коснулся холодною, какъ ледъ, рукою ногъ человѣка—ноги окоченѣли; затѣмъ коснулся его чела и, наконецъ, сердца—оно перестало биться, и душа умершаго послѣдовала за ангеломъ Смерти.
Но въ тѣ нѣсколько секундъ, что протекли, пока смертный холодъ подымался отъ ногъ къ сердцу умирающаго, передъ взоромъ его, словно огромныя волны морскія, пронеслось все пережитое и перечувствованное имъ во время земной его жизни. Такъ измѣряетъ человѣкъ однимъ взглядомъ бездонную голово-
Самый торжественный, великий день в жизни человека — день его кончины, священный день великого перерождения. А думали ли вы когда-нибудь серьёзно, как следует, об этом важнейшем, неминуемом, последнем дне нашей жизни?
Жил на земле строго верующий человек, «борец за букву закона», — как его называли — ревностный слуга сурового Бога. И вот, Смерть приблизилась к его одру; он узрел перед собою строгие небесные черты ангела Смерти.
— Час твой настал, следуй за мною! — сказал ангел, коснулся холодною, как лёд, рукою ног человека — ноги окоченели; затем коснулся его чела и, наконец, сердца — оно перестало биться, и душа умершего последовала за ангелом Смерти.
Но в те несколько секунд, что протекли, пока смертный холод подымался от ног к сердцу умирающего, перед взором его, словно огромные волны морские, пронеслось всё пережитое и перечувствованное им во время земной его жизни. Так измеряет человек одним взглядом бездонную голово-
