Что за запахъ шелъ отъ него! Лучше же всего было то, что гусь вдругъ спрыгнулъ со стола и, какъ былъ съ вилкою и ножомъ въ спинѣ, такъ и побѣжалъ въ перевалку прямо къ дѣвочкѣ. Тутъ спичка погасла, и передъ дѣвочкой опять стояла одна толстая, холодная стѣна.
Она зажгла еще спичку и очутилась подъ великолѣпнѣйшею елкой, куда больше и наряднѣе, чѣмъ та, которую дѣвочка видѣла въ сочельникъ, заглянувъ въ окошко дома одного богатаго купца. Елка горѣла тысячами огоньковъ, а изъ зелени вѣтвей выглядывали на дѣвочку пестрыя картинки, какія она видывала раньше въ окнахъ магазиновъ. Малютка протянула къ елкѣ обѣ ручонки, но спичка потухла, огоньки стали подыматься все выше и выше, и превратились въ ясныя звѣздочки; одна изъ нихъ вдругъ покатилась по небу, оставляя за собою длинный огненный слѣдъ.
— Вотъ, кто-то умираетъ!—сказала малютка.
Покойная бабушка, единственное любившее ее существо въ мірѣ, говорила ей: „Падаетъ звѣздочка—чья-нибудь душа идетъ къ Богу“.
Дѣвочка чиркнула объ стѣну новою спичкой; яркій свѣтъ озарилъ пространство, и передъ малюткой стояла вся окруженная сіяніемъ, такая ясная, блестящая, и въ то же время такая кроткая и ласковая, ея бабушка.
— Бабушка!—вскричала малютка:—Возьми меня съ собой! Я знаю, что ты уйдешь, какъ только погаснетъ спичка, уйдешь, какъ теплая печка, чудесный жареный гусь и большая, славная елка!
И она поспѣшно чиркнула всѣмъ остаткомъ спичекъ, которыя были у нея въ рукахъ,—такъ ей хотѣлось удержать бабушку. И спички вспыхнули такимъ яркимъ пламенемъ, что стало свѣтлѣе чѣмъ днемъ. Никогда еще бабушка не была такою красивою, такою величественною! Она взяла дѣвочку на руки, и онѣ полетѣли вмѣстѣ, въ сіяніи и въ блескѣ, высоко-высоко, туда, гдѣ нѣтъ ни холода, ни голода, ни страха—къ Богу!
Въ холодный утренній часъ, въ углу за домомъ, попрежнему сидѣла дѣвочка съ розовыми щечками и улыбкой на устахъ, но мертвая. Она замерзла въ послѣдній вечеръ стараго года; новогоднее солнце освѣтило маленькій трупъ. Дѣвочка сидѣла со спичками; одна пачка почти совсѣмъ обгорѣла.
Что за запах шёл от него! Лучше же всего было то, что гусь вдруг спрыгнул со стола и, как был с вилкою и ножом в спине, так и побежал вперевалку прямо к девочке. Тут спичка погасла, и перед девочкой опять стояла одна толстая, холодная стена.
Она зажгла ещё спичку и очутилась под великолепнейшею ёлкой, куда больше и наряднее, чем та, которую девочка видела в сочельник, заглянув в окошко дома одного богатого купца. Ёлка горела тысячами огоньков, а из зелени ветвей выглядывали на девочку пёстрые картинки, какие она видывала раньше в окнах магазинов. Малютка протянула к ёлке обе ручонки, но спичка потухла, огоньки стали подыматься всё выше и выше, и превратились в ясные звёздочки; одна из них вдруг покатилась по небу, оставляя за собою длинный огненный след.
— Вот, кто-то умирает! — сказала малютка.
Покойная бабушка, единственное любившее её существо в мире, говорила ей: «Падает звёздочка — чья-нибудь душа идёт к Богу».
Девочка чиркнула об стену новою спичкой; яркий свет озарил пространство, и перед малюткой стояла вся окружённая сиянием, такая ясная, блестящая, и в то же время такая кроткая и ласковая, её бабушка.
— Бабушка! — вскричала малютка: — Возьми меня с собой! Я знаю, что ты уйдёшь, как только погаснет спичка, уйдёшь, как тёплая печка, чудесный жареный гусь и большая, славная ёлка!
И она поспешно чиркнула всем остатком спичек, которые были у неё в руках, — так ей хотелось удержать бабушку. И спички вспыхнули таким ярким пламенем, что стало светлее чем днём. Никогда ещё бабушка не была такою красивою, такою величественною! Она взяла девочку на руки, и они полетели вместе, в сиянии и в блеске, высоко-высоко, туда, где нет ни холода, ни голода, ни страха — к Богу!
В холодный утренний час, в углу за домом, по-прежнему сидела девочка с розовыми щёчками и улыбкой на устах, но мёртвая. Она замёрзла в последний вечер старого года; новогоднее солнце осветило маленький труп. Девочка сидела со спичками; одна пачка почти совсем обгорела.